– Да, Коба: немцы приглашены на пятнадцать тридцать.
– Не сомневаюсь, что Риббентроп готов был отказаться даже
от душа – лишь бы побыстрее начать.
– Судя по реакции на моё предложение, – ещё раз блеснул стёклами очков Молотов, – да.
Сталин бросил короткий взгляд на часы.
– Первую беседу мы проведём как разведку боем. Посмотрим, с чем прибыли господа немцы. Темы пакта в разговоре не касаться.
– Понял, Коба, – смежил веки Молотов. – Потёмкина не берём?
Сталин на мгновение задумался – и отрицательно мотнул головой.
– Нет. В этом нет необходимости. Сегодня мы и вдвоём управимся. А завтра… завтра видно будет.
– Так я пошёл?
«Зная устав», Молотов не стал косить глазом на часы: всего лишь подобрался, как в строю.
– А то мне ещё надо…
– Иди, – махнул рукой Сталин…
Германская делегация также не отличилась представительным составом. На первую встречу со Сталиным Риббентроп не взял даже Фридриха Гаусса, специалиста по юридическим вопросам. Следуя инструкциям фюрера, рейхсминистр намеревался для начала «глобально просветить» советского лидера. Он, конечно, не возражал против того, чтобы подписать договор сразу же после обмена приветствиями, но отдавал себе отчёт в том, что чудес в политике не бывает. Именно поэтому необходимое в других случаях присутствие Гаусса сегодня не было таким, уж, необходимым. И Риббентроп «подсократился» до себя, посла Шуленбурга и советника Хильгера.
Рейхсминистр пришёл бы и один, будь у него такая возможность. Он честно не жаловал обоих: оба посмели считать его, выскочку и плебея… выскочкой и плебеем! Кроме того, оба слишком, уж, переоценивали масштаб личностей Сталина и Молотова. По мнению Риббентропа, аристократы настолько увлеклись игрой в объективность, что от обоих стало изрядно отдавать «розоватостью» и даже «краснотой». Особенно «изменился в окрасе» этот старый хрен – граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург.
С большим удовольствием Риббентроп отправил бы его, а за компанию с ним и Хильгера, если, уж, не в Дахау, то хотя бы к чёртовой матери.
Эх, если бы только было можно! Но – нельзя. И всё по одной причине: Шуленбург и Хильгер были дипломатами, а Риббентроп – нет. Не помогали даже претенциозные манеры и приставка «фон» к фамилии. Плебейское начало пёрло из всех щелей. А за отсутствие дипломатических талантов и говорить было нечего. Если за плечами фон Шуленбурга было тридцать восемь лет стажа дипломатической работы в разных чинах и странах, то за плечами фон Риббентропа – всего полтора года политических интриг в должности.
Правда, сюда при желании – самого Риббентропа, естественно – можно было засчитать и период с тридцать третьего года, когда будущий рейхсминистр возглавил внешнеполитическое бюро НСДАП. Но даже с «зачётом» дипломатического опыта набиралось – кот наплакал. Не спасали положение и несколько месяцев работы послом в Лондоне.
Больше всего Риббентропа тяготило явное неприятие его, как рейхсминистра, профессиональными дипломатами. Такими, как Шуленбург, Хильгер, не говоря уже о фигурах покрупнее: фон Нейрат, фон Папен, Шверин фон Крозигк. Для этих людей Риббентроп-дипломат не существовал: для них он всегда оставался партийным назначенцем. Конечно, «оставаясь для них», рейхсминистр не оставался и в долгу: даже аристократическая приставка «фон» не мешала ему «обложить» подчинённых так, что и портовые грузчики позеленели бы от зависти. Правда, легчало от этого ненадолго. В глубине души Риббентроп сознавал: объективно для занимаемой должности он не имел ни образования, ни дипломатического чутья, ни такта. Даже претенциозные манеры, невыносимые для окружающих, не избавляли его от комплекса неполноценности.
