– Так есть, принц, – мрачновато подтвердил Иммануил Кант, – москвичи работать уметь, но вот если что-то новое… Все – стоять, размы… думайт. Стоять – и не подвигнешь их с мест – толко с пинка. Потом да, подходят, говоряйт: «Спасиб, молодец», но потом. А когда пинаш – ругаются, шум поднимайт. Вы пнеш – ругаться не будут, честь большая, авторитет. Много быстрее дела сделаем.
Ну и куда деваться? Ходил, «пинал»… Пришлось навестить самых значимых москвичей вместе с учеными мужами, показывая важность последних.
Затем – все, начались репетиции коронации. Роль у Грифича в ней была небольшая, но важная, он и канцлер Воронцов заменяли некоего условного отца в сложной церемонии венчания Павла на царство. Канцлер – как первое лицо государства после императора плюс как родственник. Рюген – как наставник, который в русской традиции тоже считался родичем, причем очень близким.
Вообще, церемония получалась дико сложной и красивой. Очень много аллегорий, отсылок к древнегреческим и древнерусским мифам, к Евангелию, к Голубиной книге[27], еще к чему-то. Знатоки были в восторге, а престарелый князь Щербатов, отпраздновавший недавно восьмидесятилетний юбилей, в припадках умиления принимался жевать свой парик, стягивая его с плешивой головы.
– Господи… – умиленно говорил он, – ну до чего славно-то – все по старине.
Волей-неволей знатоки церемоний просветили и Померанского. Коронация и правда получалась невероятно продуманной, устраивающей как староверов, так и православных – все видели в ней что-то свое, причем противоречий не возникало!
Рюгену коронация далась невероятно тяжело – как один из важных участников, он несколько раз переодевался и получасовое стояние в праздничной «московской»[28] шубе в летнюю жару… Да мерное вышагивание, да торжественная речь… Несмотря на железное здоровье, все было как в тумане.
Конец ознакомительного фрагмента.
