Глава 2. Инструктор-спасатель
Марина была родом из села, стоящего у столбовой дороги, соединяющей две кавказские республики. Эта дорога была единственной в селе улицей, растянувшейся на два километра между склонами пологих в этих местах гор. Село получило своё название от стоявшей здесь когда-то казацкой крепости «Боевая» и называлось Боевым. Жили здесь многие народы Кавказа, но чеченцев и ингушей было больше. До войны русских в селе было мало – несколько семей казаков и двое, как их тут называли, пришлых: старый фельдшер Степан Иванович, попавший в эти края ещё в 20-е годы, да тётка Зина, похоронившая в этой земле всю свою родню. Тёткин муж Фёдор на излёте Гражданской войны был прислан сюда из Рязани в милиционеры. Однажды во время облавы на банду Мурата он застрелил его брата. Кровная месть горцев унесла с собой и его, и двух её сыновей – ещё почти мальчишек. Жену не тронули, так как женщина по кавказским обычаям за мужчин не отвечает.
В отличие от русских сёл, кавказские – безлюдны. Дома строят окнами во двор, который ограждён от улицы сплошным забором с крепкими воротами. В этих районах выражение «Мой дом – моя крепость» наполнено неподдельным смыслом. Домашняя крепость защищает и от своих, вечно враждующих, кланов, и непрошеных гостей. В Боевом бывало людно только по воскресеньям, когда через село проезжали автобусы с туристами, направляющимися с Кавминвод в столицу Чечни – Грозный. В эти дни у магазина собирался базар, где продавались нехитрые кавказские товары: лепёшки с сыром и творогом, шерстяные шали и свитера, овечьи шкуры и коньяк, вернее, самогон, выдаваемый торговцами за краденный с завода пятизвёздный армянский напиток. Откуда в этом захолустье может взяться коньячный завод – никто не задумывался, но туристы нарасхват брали бутылки и уговаривали друг друга, что лучшего коньяка и не пробовали, да ещё и по такой цене.
Торгуют только женщины, да и то только из тех семей, где нет кормильца. Остальным по чеченским обычаям не положено выходить за ворота дома без сопровождения, разве что в магазин или на базар. Многие из замужних женщин годами не бывают на улице. Их удел – рожать детей, готовить обед и молиться по мусульманскому обычаю пять раз в сутки. Если учесть, что детей в семьях пять-шесть, а для молитвы каждый раз надо переодеваться в просторную длинную рубаху, то времени на праздные прогулки у горянок нет. Хиджабы, а тем более паранджу, здесь никогда не носили, но с того момента, как девочка становится женщиной, голова ее должна быть покрыта платком.
В июле тридцать девятого года пришедшие на базар торговки увидели на ступеньках магазинного крыльца молодую женщину, почти девочку, с младенцем в руках. Она была едва прикрыта лохмотьями. Её стёртые, израненные босые ноги распухли и покрылись струпьями, руки и лицо почернели от грязи и загара, но, даже несмотря на это, любой, глядя на неё, сказал бы – красавица. Точёные черты лица и голубые глаза, тонкие запястья и щиколотки выдавали в ней породу, которую несколько поколений оттачивают богатые и облечённые властью люди, выбирая себе в жёны самых красивых, самых привлекательных женщин. На вопрос о том, кто она, нищенка только плакала, утыкаясь лицом в ребёнка, который не подавал признаков жизни.
