Кайфуй, гном - страница 19

– Смотри. Вот пошёл ты по грибы. Ну, или по ягоды. Надо перейти луг. Без лаптей ты быстро ногу наколешь, все стопы истопчешь. Может, и дойдёшь до леса по ту сторону, да толку мало. А если в лаптях, то и придёшь быстро, и пятки будут целы. Это мы сыплем серу в домну. Вроде она и не вплавляется, за ручки ни с кем не берётся, в одно с ней легче луг перейти, – от желания убедить он наклонялся всё ближе к уху Микулы и потряхивал бородой.

А Микула смотрел перед собой, выстраивая мастеровы образы в голове. И всё вроде складывалось. Конечно, оставались вопросы к конкретике, но общая картина становилась всё понятнее. А от этого и на душе становилось спокойнее, он чувствовал, что приходит удовлетворение. Парень знал, что скоро оно вновь уйдёт, как только его колючий ум найдёт в этой картине дырки. И тогда снова метаться, искать ответы. А пока – ясно всё.

Тут его взгляд упал на его собственные лапти. На большом пальце правой ноги была дыра. Лыко вокруг дыры торчало клочками, в самой дыре виднелась обмотка. Мастер проследил его взгляд и тоже увидел дыру.

На следующий день Григорий Семёнович поднялся на колошу к Микуле и подал ему пару сапог.

– На, подмастерье, носи. Ноги пухнут, другие скроил, а эти почти и не надевал.

Микула взял правой рукой подарок. Прижал к животу и поклонился мастеру. Словно тот в рыцари посвятил, не меньше. И тут в памяти всплыли слова: «помните сей день, в который вышли вы из Египта, из дома рабства, ибо рукою крепкою вывел вас Господь оттоле…».

В сапогах таких не только луг, все болота и горы перескочишь – не заметишь. Только зачем куда-то уходить? Есть кров и пища. После работы на заводе выдают хлеб. Часто лук. И даже деньгами – сверх того. На медяки можно покупать на базаре даже одежду. И какую-никакую курицу или яйцо, которое курица дала.

Микула понял, что ему необходимо яйцо. Чтобы сварить его и съесть. А чтобы сварить, нужен какой-нибудь котелок. А котелок тоже можно купить. Он наметил себе пойти в выходной день, когда такой случится, на базар. А то, как сейчас стало понятно, он не был там никогда. Всё на завод да с завода. Да в лес за лыком, по грибы да ягоды. А другие, вон – то рябчика принесут, то даже тетерева. На рябчиков силки? Спросить бы у кого. А на тетерева? Наверное, ружьё. И ружьё, кстати, наверное, тоже можно купить на базаре.

К тому времени стемнело. И Микула, машинально считая шаги, потопал домой. Путь просох, потому идти было легко, хоть и немного в гору. Где-то, может, даже в соседнем посёлке, брехали собаки. Одна начинала: «Соседи, кто-нибудь знает, который час?». Так, чтобы все услышали. Ей тут же отвечали: «Откуда же нам знать! Солнце село, и теперь до утра ничего не понятно!». А этой вторили третья с четвёртой: «Пожалуйста, прекратите шуметь, уважаемые соседи, у нас уже и куры в сарае квохчут от ваших вопросов, сейчас совсем разгуляются!».

Микула шел и улыбался в темноте своей шутке. Она казалась ему очень удачной. Если частицы в чугуне – это мужики и бабы, которые водят беспорядочные хороводы, тогда и собаки могут вести светские беседы, а мы думаем, что они попусту брешут. Микула снова представил себе, как разговаривают собаки. Воображение дорисовало им треуголки, в лапы выдало трости. Микула рассмеялся. Впервые за всё время, проведённое на этой земле.

Собаки брехали всё ближе. Микула шёл, усмехаясь в короткую закопчённую бороду. И вот дом. Шагнул к двери, протягивая руку. И почти наступил на что-то мягкое, что ещё стало и из-под ноги выдираться. Микула присел – чёрный ком. Снял рукавицу, пощупал трёхпалой рукой – шкура, под шкурой мускулы, руке стало теплее. Тогда он взял двумя руками и поднял повыше – к свету звёзд. Котёнок. Молчит, уши прижаты, глаза смотрят в упор на бородатое лицо. Не вырывается, но и не виснет расслабленным ленивцем.