Как всё во мне вдруг
Напряглось!
Вот это – я, вот – окруженье…
Как на меня все не похожи
Осанкой, формою лица,
Разрезом глаз и цветом кожи!
Я среди прочих – как овца
Среди овец другой породы…
Кто я? Откуда я взялась?
И тут стрелою пронеслась
Догадки тень.
Все эти годы,
В каком-то странном полусне
Чудесный мир являлся мне:
Степной, холмистый,
безграничный.
Зелёный, желтый, голубой.
Неповторимый, непривычный…
В нём всё сменялось чередой.
Передо мною проплывали
То пыль, то тучи комаров,
То пустота прозрачной дали.
То дым столбами у шатров.
То мрак дождей, то солнца жженье,
То снега плавное круженье,
То вихрей бешеный кураж…
Такой мне виделся пейзаж.
А на его цветастом фоне,
Обрывки всякие клубя,
Другие виды в сером тоне
Слагали сны.
И там себя
Я видела в ватаге прыткой
Чуть косоглазой детворы…
Запомнились и ритм игры,
И что шатёр зовут кибиткой,
И чей-то смех внутри его.
Но помнятся ясней всего
Овечий гам и бычий рёв,
И гул бегущих табунов.
При виде рожицы зеркальной
Мне удалось видений муть
От зёрен давности реальной
Хоть на мгновенье отпугнуть.
Как будто трещину сквозную
Я вдруг увидела в стене,
И та придвинула вплотную
Страничку прошлого ко мне.
Вот что поведала страница.
…Гурьба людей, судя по лицам,
Того же рода, что и я,
Негодованья не тая,
Кляня кого-то, с кем-то споря,
Тащила безлошадный воз,
Еще не принявши всерьёз
На всех свалившегося горя.
Их было больше десяти.
Какие узы их скрепляли,
И что собой они являли –
Теперь ответа не найти.
Но все спаялись в плаче
горьком,
Лишь очутились за пригорком,
Откуда стали не видны
Гурты, отары, табуны,
Внезапно ставшие чужими,
Отнятые людьми лихими,
Людьми в скрипучих пиджаках,
С законом пагубным в руках8.
VII
Холмов знакомых очертанья
Давно растаяли вдали,
А люди всё куда-то шли
С бедою, возом и стенаньем.
Упав на землю, засыпали.
А если с неба вдруг польёт,
На кольях утлое жильё
Напялить ловко успевали.
Из них мне дядькою был кто-то.
Мне шел, должно быть, пятый год.
Я, общей пользуясь заботой,
Пока не ведала невзгод.
Но тоже жизнь – не без изъяна:
То сыр засох, то нет ирьяна 9,
Даже обычная вода
У нас бывала не всегда.
Степные редкие колодцы
Нам освежали только страх:
Их охраняли инородцы,
Всё в тех же черных пиджаках.
Лишь мы направимся гурьбою
К заветной влаге, как пальбою
И гоготом без всяких фраз
Оглушат и отринут нас.
А смерть таит не только пуля.
В сухой степи, в разгар июля,
На тех, кто претерпел урон,
Она глядит со всех сторон.
От зноя, зла и мысли гневной,
И отвсего, что в этот ряд
Поставить можно, ежедневно
Слабел наш маленький отряд.
Уже оставлена телега
С остатком скарба.
И привал
Старшой всё чаще объявлял,
Помимо полдня и ночлега.
Уже растресканные губы
Кусок еды сухой и грубой
Принять не могут. Сохнет рот.
В глазах темнеет. Смерть идёт.
А впереди – рывок последний.
Чуть-чуть пустыни,
а затем –
Колодец, слышали намедни,
Не охраняемый никем.
Мы вышли в ночь.
Меня, похоже,
Тащить в корзине кто-то смог.
И так распорядился Бог,
Что я заснула в этом ложе.
А утром резво из корзины
Я прыгнула.
И в тот же миг
Моё внимание настиг
Вид ужасающей картины.
Не выдержу, коль вновь придется…
Все мои люди у колодца
Лежали навзничь, боком, ниц,
С оскалом пухлых синих лиц…
Лишь тот, кто в сруб ничком уткнулся,
Имел живой души следы.
Я подбежала. Он очнулся
И лишь сказал: «Не пей воды…»
И тут же сник.
А мне, как с неба,
Усатый, рыжий, как огонь,
Явился всадник одвуконь10
С запасами питья и хлеба.
К нему я сразу подбежала,
Поскольку всадника узнала.
