Так станичники ещё чаще и ещё в большем количестве, совсем рядом со своими куренями стали видеть китайцев. Учитель церковно-приходской школы в хуторе Швечиков, разъясняя ученикам, какими бывают в мире люди, особо подчеркивал, что на людей желтой расы они могут даже посмотреть воочию, достаточно зайти в воскресный день на рудничный базарчик в соседнем хуторе Сорокин.
Казаки в своем большинстве смотрели на китайцев свысока, инородцы, мол, понаехали, и куда войсковое начальство только смотрит. Китайцы ничем иным, кроме своего истинно восточного долготерпения ответить не могли. И если случалась стычка с пришлыми людьми, то китайцы сразу же, даже будучи трижды невиновными, принимали вину на себя и со словами:
– Коросо, казак. Ты коросый казак. Твой детиска коросый. Твой конь коросый. Мой китаец Санхай посол.
И сразу же удалялись.
Но так было только до начала восемнадцатого года. Разразившаяся за два месяца до этого октябрьская смута в Петрограде парализовала все заводы, шахты и рудники. Наемные работники с соседней Екатеринославской губернии стали бежать к себе на родину в деревни, чтобы пережить грядущую бескормицу. А китайцам куда бежать? Не в Китай же обратно! Там их никто не ждал. Да и пути на Дальний Восток в мирное время был почти месяц, а уж во время всеобщего разора и полгода не хватит. К тому же, господин Вентисовский уже в пути кормить не будет.
Тут же некоторые горячие головы, из местных большевиков, видя безвыходное положение китайцев, решили их поставить под ружье в отряды самообороны рудников и даже в продотряды. И потянулись по юрту станицы Гундоровской и других соседних станиц продовольственные обозы под охраной раскосых стрелков. Поначалу на три подводы собирали лишь по одному-два оклунка зерна. Не хватало даже для того, чтобы продотрядовцам поделить между собой добытое и что-то в свои семьи принести.
Председатель Сорокинского совета Михаил Мажаров, который провёл на сибирской каторге, а потом и в ссылке в тех же местах не один год, мрачным голосом дал команду:
– Не отдают казаки добровольно, будем отнимать. Не для того власть в свои руки брали, чтобы семьи с голоду пухли.
* * *
В небогатом подворье казака Бахчевникова праздник. Наконец-таки, вернулся кружными путями с Западного фронта, из под небольшого белорусского городка Сморгонь глава семейства Гаврила Петрович.
Попив с соседями знатного первача за здоровье домочадцев и хуторян от одного края хутора до другого, а затем и за упокой душ, не вернувшихся с фронта – а таких на хуторе было тоже немало – Гаврила Петрович стал ладить инвентарь к весне и планировать, как он будет поднимать изрядно захиревшее за годы его вынужденной отлучки, хозяйство.
Вдруг разом залаяли все собаки в хуторе, и по дворам понеслась весть:
«Отряд с Сорокина прибыл! Во главе отряда – Луганский комиссар Иосиф Бергман. Хлеб собирают на подводы. Расписки без денег выдают и говорят при этом, что кто добровольно хлебосдачу не произведет, того увезут в Луганскую на разбирательство».
Гаврила Бахчевников в это время возвращался с другого конца хутора от односума Харлама Турилина, который только что вернулся из окружного госпиталя. Вдруг Гаврила увидел, как на его подворье хозяйничают пятеро незнакомых людей в полувоенном виде, в том числе и два китайца в длинных, плохо на них сидевших шинелях.
Один из китайцев как раз заглядывал в сапетку под навесом, где оставалось совсем немного зерна на корм домашней птице.
