– О, казак-кия, песни карош! У-у! – и он, широко расставив руки, сначала показал на то место где у него сердце, а затем развел руки, прикоснувшись перед этим к груди. Надо было понимать – это его душа. И стал бурно аплодировать.
– Карошо, Руси, карошо!
Удивившиеся такому проявлению чувств сенегальца, казаки вразнобой шумно загалдели.
– Ну вот, Антон, слышишь? Если он по-русски говорит, то наверняка и понимает тебя даже лучше. А ты ему – вакса сапожная, антрацит топочный, – передразнил его Сергей Новоайдарсков.
– Так был бы из них хоть один, кто помогал бы нам… Разъяснил, куда нас повезут, и зачем? И что будем сейчас делать? – оправдывался смущенный Антон.
– Да много ли этот капрал знает?! Это ж по-нашему всего лишь вахмистр, – совершенно неожиданно для всех вступил в разговор почему-то все время после корабля молчавший подхорунжий Гаврила Бахчевников.
– Может и немного, – растянув рот в кривой улыбке, как всегда насмешливо заговорил Дык-Дык, – но от него их негритянскому языку выучились бы, на негрятянском языке хоть погутарить с ними смогли бы.
– Эх ты, хуторок в степи, церковно-приходская школа, три класса-четвертый коридор! Негритянского языка не бывает… Негры – это не нация, а раса, и говорят они на разных языках, – ответил ему Антон Швечиков.
– Окромя русского, – конфузливо соглашается Дык-Дык.
Поезд, постукивая колесами, проворно катился по турецкой земле, и примолкшие казаки стали рассматривать в большой раскрытый проем окрестные здания, большей частью одноэтажные и крытые красно-коричневой черепицей.
В конце вагона, подремывая, неуютно притулились боками друг к другу два сопровождающих казаков француза. Один из них был высоким и тонким, другой – до смешного полной противоположностью товарищу: толстым и низеньким. Особо ни во что не вмешиваясь, они выполняли роль наблюдателей, но при этом больше смахивали на подбадривающих друг друга часовых.
Вдруг умиротворенное и сонное настроение исчезло. Поезд как раз проходил поворот с небольшим, но крутым спуском. Раздался сильный металлический треск и грохот. Расцепившиеся вагоны с казаками в хвостовой части состава, наращивая скорость, стремительно понеслись под откос. Казаки стали выпрыгивать из открытых дверей и – кубарем вниз, превращая в рванье свое и без того неприглядное обмундирование.
К счастью и на удивление никто из пассажиров от этого крушения серьезно не пострадал, разве что в сердцах казаки побили молодого турка – сцепщика вагонов. Но сделали это, учитывая обстановку почти военного времени, быстро и без шума. Перепуганные крушением французы не смогли, а может и не захотели, вмешиваться.
Когда один вконец развалившийся вагон отцепили и оправившиеся от шока пассажиры перенесли из него свой нехитрый скарб в другие вагоны, поезд, после двухчасовой задержки, вновь отправился в сторону станции Чаталджа.
Казаки бурно обсуждали случившееся железнодорожное происшествие.
– Вот гад, стрелочник! Чуть ли не в первый же день в турецкую землю мог втрамбовать!
– Да не стрелочник он, а сцепщик!
– Мне бы было все равно! Из-за стрелочника или из-за сцепщика голову здесь сложить! И это после всего того, что в России было…
Побитый сцепщик под охраной двух французов, как изваяние, сидел без движения и в сторону казаков старался не смотреть, словно боялся, что если он встретится с кем-нибудь из них взглядом, то его обязательно еще раз побъют крепкой казачьей рукой.
