Так, постоянно оглядываясь и никому не доверяя, я прожил несколько недель. Поначалу мне казалось само собой разумеющимся, будто все мои шпики – мужчины. Но однажды мне пришло в голову, что среди них могут быть и дамы. К такому повороту я был совершенно не готов. А если улучить момент, когда поблизости окажется полицейский, и бросить шпиону вызов, предложив играть в открытую?
Однажды я заметил субъекта, направившегося следом за мной, едва я вышел из дому. Кровь у меня закипела, и я хотел броситься на него без дальнейших рассуждений. Тем более что лицо этого человека было мне смутно знакомо. И тут я узнал в нем Фозергилла, студента-медика из Кембриджа, который практиковался в госпитале Святого Варфоломея. Несколько раз я видел его на регбийных матчах: он играл за «Арлекинов», я – за «Блэкхит». Мне стало ясно, что так продолжаться не может. Если за мной действительно непрестанно следят, лучше успокоиться и попытаться обернуть это в свою пользу.
В то апрельское утро я вышел из поезда на Трафальгар-сквер, чтобы встретиться с Майкрофтом Холмсом. Поднявшись по ступеням, я пересек залитую солнцем площадь, посреди которой над зацветающими каштанами возвышалась колонна Нельсона.
Многие лондонские джентльмены без преувеличения могли бы назвать улицу Пэлл-Мэлл своим вторым домом. Свернув с площади на Кокспер-стрит, я миновал роскошный ампирный особняк клуба Королевских вооруженных сил, в высоких георгианских[6] окнах которого виднелись парадные портреты генералов Крымской войны. Затем прошел мимо элегантного здания «Атенеума», собиравшего в своих стенах философов и литераторов, мельком взглянул на штаб-квартиру Общества путешественников и, наконец, вдохнул аромат свежей прессы и либеральных политических идей, витавший у «Реформ-клуба»[7]. Но даже на Пэлл-Мэлл ощущалось, что времена меняются, и, на мой взгляд, в нелучшую сторону. Если бы сэр Роберт Пиль или лорд Палмерстон мог пройти сегодня от Кокспер-стрит до Сент-Джеймсского дворца, он ужаснулся бы при виде такой суеты. Что бы подумали великие государственные мужи прошлого, если бы увидели здесь шарманщика, наигрывающего кафешантанный мотивчик «Цветочек мой Рози», и констебля в мундире, умиленно слушающего и будто благословляющего это представление!
Пока я шел по улице, некогда бывшей воплощением вкуса и благопристойности, ко мне трижды приставали попрошайки. Один из них преградил мне путь, обдав меня пивным духом, и принялся бормотать что-то о жене и трех малютках, которых он должен кормить. В ответ на его нытье я предложил ему найти работу в доках Уэппинга или Шедуэлла. Второй бродяга пожаловался на необходимость собрать кругленькую сумму до субботы: наверняка пропил жалованье и задолжал какой-нибудь таверне в Ламберте или Кларкенуэлле.
Потом я увидел однорукого нищего – он сидел, прислонясь к стене, между «Реформ-клубом» и «Диогеном». Я не был бы медиком, если бы не понял с первого взгляда, что вторая рука «инвалида» была тщательно замаскирована под лохмотьями. Гремя своей жестянкой, он призывал прохожих помочь «старому солдату, получившему увечье в Майвандской битве». Вероятно, читателю известно, что в Афганской кампании, в сражении при Майванде, мне нанесли рану, положившую конец моей карьере военного хирурга. И я бы съел собственную шляпу, если этот молодчик хоть раз путешествовал на юг дальше Клэпемского узла
