- Малышка, - позволяю себе склониться к ушку, вдыхая терпкий и какой-то дико своеобразный аромат её духов, - я уже снял Дьяволам три клипа подряд. Я могу на их концерты проходить не здороваясь с охраной. И за кулисы тебя проведу. И они тебе распишутся хоть на… Где захочешь распишутся! Только слово скажи…
- Всего одно слово? – иронично откликается Плюшка и мои внутренние гусары торжественно чпокают шампанским в честь новой победы.
- Больше мне не надо, - соглашаюсь, позволяя девушке развернуться ко мне лицом и мысленно планируя в какой момент после концерта уволоку этот дивный Кексик в свою берлогу. И...
Совершенно неожиданно в мой нос врезается что-то мягкое, белое, сладкое…
Торт! Тот самый торт, который Максимовская нарезала во время нашего разговора она взяла и залепила им мне в рожу со всего размаху.
Я отшатываюсь от удивления – да и когда и глаза и нос, и рот, и даже уши слегка забиты воздушным йогуртовым кремом – особо и не проморгаешься даже.
- Пойди ты к черту, Бурцев, - четко и звучно где-то слево звучит голос Плюшки-Кексика. Кто-то смеется – много кто, на самом деле. Цокают маленькие каблучки по старому школьному паркету.
Основная масса торта все-таки сдается силе тяжести и сваливается на пол, позволяя мне разлепить ресницы на несколько миллиметров. Правда нафига? Дверь актового зала хлопает в ту же секунду и алое пятно шикарного размера исчезает за ним.
- Ну ты, Тимурчик и дебил, - смеется кто-то из парней рядом, а я под звон в ушах и хихиканье собравшихся в зале баб смазываю с щеки полосу крема и засовываю пальцы в рот.
Господи, как же вкусно…
Как давно я не жрал такой вкусной еды…
Глава 2. В которой героиня сама все правильно поняла...
— Ну, чо там, чо там? — я деловито стряхиваю с мокрых рук капли воды.
Наташка, верный мой д'артаньян, с первого класса с ней не расставались, прикрывает дверь и ухмыляется.
— Мимо пронесся. В сторону мужского “будуара”. Красный весь, злющий.
— Ну-ну… — губы сами по себе ехидно кривятся. Запоздало спохватываюсь, что нужно поаккуратнее с помадой — ужасно жалко портить дорогущий макияж, который ко всему прочему — еще и деньрожденный подарок, — бедненький Тимурчик. Рожей в торт его, кажется, еще не макали.
— Тортик жалко, — Наташка строит траурную рожицу, — это ж был мой любимый у тебя. Сметанный. С ягодами.
— Да брось ты, — отмахиваюсь я насмешливо, — ты прекрасно знаешь, где разжиться порцией такого торта. И знаешь, что с тебя я денег не спрошу.
— Некоторые вещи совершенно необязательно спрашивать, — в голосе подруги начинает звенеть праведное негодование. Что ж, в ней я и не сомневалась. Она всегда платит, заказывает пирожные раз в неделю, хотя раздает их коллегам по работе из-за вечных своих диет. И конечно всегда оставляет в копилочке в моей прихожей бонусные чаевые “на будущее кафе”. Знает, на самом деле, что в моем положении каждая копейка поможет держаться на плаву.
Потому я и в организацию юбилейного фуршета в школе взялась. Потому что потом, на выходе будут раздавать подарочные печеньки в бумажных пакетиках с моими визитками.
— Глянь, не видно Бурцева на горизонте? — прошу Наташку, поддергивая повыше вырез платья. Вроде уже не первый год воюю с собой за принятие себя, но все равно иногда так хочется спрятаться в мешок.
Наташка приоткрывает дверь и тут же её захлапывает.
— Обратно идет, — округляет страшно глаза, — сейчас, погоди, пусть хоть до зала дойдет.
