Кенгуру на фресках - страница 18

В тот период, который здесь зовется зимой, приходится кормиться всякими кореньями, да плодами наподобие нашей рябины, в изобилии растущей в здешних лесах. Аборигены ей брезгуют, но на мой вкус вполне удобоварима. В плодах всегда теплится жизнь и их нельзя употреблять разве что сушёными или термически обработанными.

Все бы хорошо, но зимы здесь долгие и ненастные. Зима здесь – это беспрерывно моросящий дождь, в котором дневной свет, проходящий сквозь мириады капель, разлагается на множество радуг. Они, налагаясь друг на друга создают, такую мешанину света и цвета, которые не снились даже отъявленным импрессионистам. Несмотря, всё ж таки, на все эти игры света, зимой вся живность прячется, а корнеплоды и ягоды не слишком сытная пища и постепенно организм начинает требовать протеина. Требовать подсознательным чувством острого голода, от которого ничем нельзя отвлечься.

Остается выбирать между этическими принципами и банальной дистрофией.

За годы, проведенные здесь, в организме уже не осталось ни капли жира. Одни кожа да кости. Ну, не совсем кости, но мышечной массы действительно явный минимум, обеспечивающий нормальное функционирование организма, Если не подкрепиться в ближайшее время, то он начнет поедать сам себя и будет действительно плохо. У меня уже начались головокружения. Так недалеко и до анорексии.

Как это ни дико, но сила солому ломит и приходится заниматься людоедством, если считать аборигенов людьми. Что ни говори, но они зимой самая доступная пища, тем более, что их тела в большей степени лишены волос, нежели тела землян. Во всяком случае, здешние мужчины избавлены от бриться, а женская алопеция прекрасно вписывается в критерии понятий местной красоты. По большому счету, получается, что мы, земляне, здесь опасные пришельцы. В этом мире мы – вампиры, вынужденные охотиться на аборигенов, чтобы выжить в этом мире

На Земле, помниться, люди, вроде бы живьем едят устриц. Причем делают это не сколько, чтобы утолить голод, поскольку, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. Это является, конечно, слабым утешением тем мукам совести, которые терзают рассудок культурного существа, низведенного обстоятельствами до уровня жестокого убийцы, но, тем не менее, всё ж лучше, чем ничего. И на охоту мы выходим лишь тогда, когда здорово прижмет! Никто из нас не стремился попасть в этот мир! Если он нас спас и приютил, то пусть и кормит…

Сегодняшняя ночь оказалась как нельзя подходящей для охоты. На небе по половинке лун. Это лучше чем, если бы полнолуние одной, которая рисунком своей поверхности напоминает Луну. В такие ночи во всю разыгрывается ностальгия и хочется выть по-волчьи от тоски. Кажется, что ты дома и ты обычный человек из подлунного мира. Тобой не пугают детей и не травят как дикого зверя.

Мне повезло с местом обитания. Невысокие горы покрытые густым лесом и пронизанные целой сетью карстовых пещер. В этом, созданном природой, лабиринте я прячусь как от дневного света, так и от местных жителей, которые, попадись я им в руки, излишне церемониться со мной не стали бы. Здесь достаточно воды, прохладно и изолированно.

Аборигены, не вынося холода и мрака, считают эти пещеры преддвериями ада. С ними связано множество суеверий и факт моего здесь обитания не явился чем-то чрезвычайным. Одной нечистью больше, одной меньше – без разницы. В силу этого мне не слишком докучают преследованиями. Особенно после облавы, устроенной на меня местным феодалом, во время которой он сам свернул себе шею, провалившись в карстовый колодец вместе с лошадью и несколькими легавыми. Кроме этого еще несколько местных борцов с нечистью сгинули в глубинах пещер (один, каюсь, моя заслуга, но другие попросту там замерзли, заблудившись). После всего этого мою персону, вроде бы, оставили в покое. Заложили, правда камнями входы наиболее близкие к населенным пунктам, и по всему предгорью наставили изображений своего религиозного символа.