Кенотаф - страница 8



– Не могу утверждать, что знаю подробности, – оживленно подхватил Семен, обрадовавшись перемене темы, – но в общих чертах суть отслеживал. Я ведь с Николаем Ивановичем Вавиловым встречался у него в ВИРе. Он, конечно, гигант… И в теории, и в практике… Не поверишь, чуть ли не пятая часть земель в стране заняты сортами из собранного им и его сотрудниками генофонда культурных растений. Всё лучшее в мире отыскал и у нас привил. А ты почему интересуешься?

– Как же, вавиловский ВИР в моем районе… Не знаю, как по научной, а по партийной линии на Вавилова негатив идет, особенно после того, как его с должности президента ВАСХНИЛ сняли. Партийные органы поддерживают Лысенко – это я определенно знаю. Ты с генетикой знаком?

– Знаком в общих чертах, это не моя область, но стараюсь не упускать… Думаю, Ваня, что за этой генетикой будущее биологии, а потом и медицины.

– Как-нибудь найди время, просвети меня. Вокруг этой генетики, чувствую, большая политическая игра закручивается…

Когда дошли до дома, уже на пороге Семен вдруг придержал друга, взявшегося за ручку двери, и спросил:

– Скажи мне, Ваня… Соня знает о твоих планах уехать в Сибирь?

– Знает, конечно, не раз обсуждали… Отсюда и слезы эти…

– Она не одобряет?

– Знаешь, как у нас говорят: «одобряю целиком и полностью». У Сони это не совсем так, а по-другому, по-женски. Вроде бы понимает меня, поддерживает, но сомневается, мечется… Виноват я, что груз этот непомерный с ней пытаюсь разделить. Не нагружай этим Оленьку, прошу тебя…

Лион Фейхтвангер

Ольга на самом деле всё знала, Соня с ней делилась… Женщины в своем общении друг с другом откровеннее, прозрачнее мужчин. Мужчины в большей мере склонны хранить переживания внутри, не выплескивая их наружу. Женщины скорее идут на раскрытие своих эмоций, особенно когда общение идет между близкими людьми. Ольга и Соня вместе прошли, как говорили древние, огонь, воду и медные трубы – им представлялось нелепостью скрывать или утаивать что-либо друг от друга.

Соня была крайне озабочена состоянием мужа, считала, что у него развивается чуть ли не мания преследования. Она рассказывала об этом Ольге, они обсуждали это… По словам Сони, Иван считает, что партия свернула с ленинского пути внутрипартийной демократии и насаждает диктатуру вождя, несовместимую с диктатурой пролетариата, за которую они – большевики-ленинцы – боролись.

Имени Сталина не произносилось, но от Вани шли страшные слова, которые однозначно вели к вождю. Бывших чекистов превращают в карателей при вожде, это новая опричнина – так говорил Иван. Опричники собираются уничтожить всех старых большевиков, которые знают вождя еще с дореволюционных времен, знают больше, чем положено…

Ольга с ужасом слушала откровения своей подруги, жалела ее, пыталась успокоить – мол, это у Вани пройдет, он вскоре поймет, что карательный меч направлен только на врагов пролетариата и партии. Соня, вроде бы соглашаясь с подругой, тем не менее говорила, что ей подчас трудно возразить мужу, ей иногда кажется, что он прав. «Что может быть страшнее душевного разлада между близкими людьми?» – риторически спрашивала Соня. Ольга в тон подруге вспоминала:

– Кажется, Лев Толстой говорил об этом… Что самый тяжелый разлад – идейные разногласия между членами семьи. Помнишь, он ушел из дома, потому что не находил понимания своих исканий у близких… Ушел и умер в дороге…