– Что вы имеете в виду? У них нет такого государства, как Интернационал. Это организация.
– Я ясно выразил свою мысль, уважаемый раввин. Вы должны были это понять. Вот пусть их и защищает этот самый Интернационал! Надеюсь, я ясно теперь выразил свою мысль?
– Вы хотите сказать, что объявите всех несчастных евреев вне закона?
– Я этого не говорил. Объявлять я ничего не буду, у меня не та должность, чтобы что-то объявлять по этому поводу. Нет, просто полиции нет, а Совет общественного порядка не уполномочен защищать людей, которые пытаются разрушить закон и порядок, создаваемый заново просто невероятными усилиями. Вам теперь нужна царская полиция, что защищала вас от погромов и которую вы при этом ненавидели. А ведь полицейских было реально мало. На весь Петроград их было не больше двух тысяч человек, когда в Париже их насчитывалось не меньше четырёх тысяч. Так что, увольте меня от этого дела. Я пас.
Главный раввин застыл, сидя на стуле, и только безумно удивлённые чёрные глаза обозначали то состояние шока, в котором он пребывал. Долгое время он не мог вымолвить ни слова, наконец, немного дрожащим голосом он выговорил.
– Но вы же понимаете, к каким последствиям это приведёт?
– Нет, не понимаю. Я же не уничтожал полицию и не агитировал армию бросать оружие и идти домой во время войны, и поэтому спасение утопающих – дело самих утопающих. Думаю, что это справедливо. Вы можете создавать свои отряды самообороны, это не возбраняется. Это ваше дело, так что, ничего личного, всё по-честному. Вы не можете, и я тоже не могу.
Поэтому, либо всё останется так, как я сказал, либо мы обоюдно меняем своё отношение ко всему происходящему. Подумайте, уважаемый раввин, у вас есть для этого целые сутки, я буду вас ждать здесь завтра в то же время. До свидания.
– Подождите, я не готов за столь короткий срок принять решение. Мне нужно собрать совет раввинов и представителей многих еврейских общин со всех городов.
– Вы можете отправить им телеграммы или нарочных с сообщением о своём решении.
– Я это сделаю сразу же, но мне необходимо время. Дайте мне хотя бы три дня, чтобы коллегиально принять решение.
– Хорошо, я дам трое суток, чтобы вы смогли убедить всех в правильности моего предложения. Ведь вы можете потерять очень многое в конфликте со мной. И в то же время, многое и приобрести. Единственное условие – вы все должны стать ярыми поборниками этой страны, как бы она ни называлась: республикой, федерацией, конфедерацией, тиранией или деспотией. Это всё неважно, важно лишь то, как вы будете к ней относиться. Если же мы с вами договорится не сможем, то к вашим услугам будут предоставлены пассажирские пароходы и железнодорожные составы в сторону Владивостока, Мурманска и Гельсингфорса. И дальнейшая ваша судьба мне будет не интересна.
– Вы относитесь к нам по-зверски!
– С чего вы это взяли? Я же сущий ангел и всего лишь выношу вам предупреждение. Да, я бы не советовал совершать на меня покушения – это контрпродуктивно. За меня всё равно отомстят и отомстят жестоко, и никакие стенания богом хранимого народа вам не помогут. Все ответят за одного и других вариантов не будет. Соответствующие распоряжения я отдам сегодня же, так что не трудитесь, поберегите деньги и нервы.
– У меня не было даже мысли об этом, господин министр.
– У вас не было, у других появятся, молодо-зелено, – философски заметил Керенский. – А вы опять скажете, что ничего не могли поделать. Нехорошо-с, – и Керенский зло сощурил глаза. – У вас есть трое суток, ребе. Жду вас с нетерпением. До свидания. И ещё.
