– Хватит, – пропыхтел он.
Алиссу развернуло и внесло в кабинет. На несколько мгновений она исчезла в темноте, но потом её сияющую фигуру шмякнуло животом об стол так, что подпрыгнула задница. Она что-то простонала, но больше не двигалась, только вцепилась в столешницу. Юбку задрало на спину сквозняком, и дверь захлопнулась. В тишине пустынного здания раздалось оглушающее лязганье, будто мебель ездила по полу. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Скрип-скрип.
У Ляльки заложило уши. Она подскочила. Шагнула в одну сторону, потом в другую, а когда напарница сдавленно вскрикнула, бросилась к лестнице и почти свалилась к зарешеченному закутку.
– Инспектора Цветуллину, быстрее! – заорала она.
Пёс-чаруша правдоподобно подскочил от неожиданности и, задрав морду к потолку, завыл.
– Я хочу во всём признаться, пожалуйста.
– Что за вопли? – давешняя блондинка подошла сама.
Лялька вцепилась в неё, почти затащив на ступени.
– Он… напал… затащил в кабинет! Помогите, пожалуйста. Мы ничего, а он всё по-другому преподнёс! Сказал, что пятнашка. По максимуму, требовал блуду… – у неё сел голос, но Цветуллина, итак, всё поняла.
Её глаза заблестели. Волосы мгновенно наэлектризовались и встопорщились. Инспекторшу приподняло над лестницей и вместе с задержанной занесло на второй этаж. Мимо промелькнули запертые кабинеты. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы – свет так быстро сменялся темнотой, что зарябило в глазах. Начало даже мутить, особенно, когда они резко остановились перед табличкой «двести четыре». Под взглядом Цветуллиной жестянка раскалилась и обуглила дерево вокруг. Дверь распахнулась с такой силой, что её чуть не сорвало с петель. Сдавленно хрипнул следователь со спущенными штанами и придавленная им к столу Алисса.
От вспышки Лялька на мгновение ослепла и поспешно зажала уши от душераздирающего крика.
Пушкин
Они прибыли в контрольную точку магохода, почти у самого оцепления. До него оставалось метров пятьдесят.
– Может здесь получится, – проворчал Пушкин.
– Может и нет, – пожал плечами Пятый Азеф. – Но п-руна обязательно заработает.
Он пошёл первым, выставив перед собой повёрнутую внешней стороной кисть. Свет вырывался из кожи и складывался в родовой герб: глухой рыцарский шлем с красными глазами призрака. Младшие МСБшники молча разошлись, но один из старших всё-таки предупредил:
– Зона карантинная, потом проблемы могут быть.
Пушкин криво усмехнулся:
– У кого могут, у того обязательно будут, – и двинулся к пузырю.
Там всё ещё суетилась команда разочарования, хоть и заметно поредевшая. Некоторые сидели прямо на асфальте с позеленевшими лицами, но кое-кто ещё бормотал заклятья серыми губами. Оборудование оттащили подальше от надувшегося зеленушного проклятья и теперь колдовали над здоровенным ящиком. Чёрные доски впитывали свет, поэтому серебряные руны на крышке казались почти бесцветными. Хотя сверкали на ином уровне восприятия и подпрыгивали от заложенных в них заклятий.
Пятый Азеф поморщился. Как хотелось всего этого не видеть. Мерзкие, дребезжащие как нервы, жгуты, сползающие к жирному энерговоду. Полсотни чар нанизанных одна на другую и поддерживающих друг в друге стремление убивать. Он остановился и даже хотел отвернуться, но Пушкин положил руку ему на плечо, пробормотав:
– Там этот твой, одиннадцать с половиной.
– Хлестов? Давай я его сглажу, – сквозь зубы предложил Пятый Азеф.
