…Почти как в Вильнюсе, где я провёл декаду свой жизни.
…Почти как в Каунасе, где я часто бывал зимой 1988 года по своим шахматным делам.
…Почти как в Риге, куда каждый январь я приезжал к начальству с отчётами.
Не знаю, каким запомнился вам 1990 год. Каждому, наверное, сейчас вспоминается что-то своё. Мне он запомнился пониманием, что страны, в которой родился и провёл почти тридцать лет жизни, скоро не будет. И в этой новой реальности, скорее всего, не будет моей работы, не будет моих друзей, телефоны которых в связи с их бесконечными отъездами вычёркивались из записной книжки почти каждую неделю.
А чего ещё там не будет? Семьи? Ведь в моей личной жизни, состоящей в основном из многочисленных блиц-турни-ров, сыгранных с большим количеством партнёрш, с ускоренным форсированным дебютом, скучными под копирку миттельшпилями и без какого-либо намёка на долгий счастливый эндшпиль, царил полный кавардак.
Моя душа надрывно кричала всеми своими фибрами, посылая в мозг сигналы бедствия. Мозг отстукивал: ты должен сбежать отсюда, ты должен сбежать от самого себя.
С побегом из страны было проще. Несмотря на то что Америка уже закрыла двери всем смотрящим за Атлантику, выход был – вызов в Израиль проштамповать в московском посольстве и дать ход в вильнюсском ОВИРе.
Гораздо сложнее было удрать от себя. Рана поражения почти трёхлетней давности от партнёрши, с которой так хотелось долгого счастливого эндшпиля, кровоточила и всё никак не хотела покрываться рубцами.
::
При выходе из посольства в Москве ко мне подошёл интеллигентный старый еврей:
– Молодой человек, вы учите иврит? Вам в Израиле понадобится иврит. Там учат, конечно, но лучше приехать туда уже с каким-то его знанием. У меня есть материалы. Это бесплатно. Приходите ко мне после трёх сегодня. Вот адрес. И, кроме того… вы женаты? Нет? Тогда у меня ещё кое-что для вас. Приходите.
«Кое-чем» для меня оказалась анкета потенциального кавалера, не успевшего найти свою половину до отъезда на Землю Обетованную. Я отнекивался, понимая нелепость этой затеи. Мне, романтическому человеку времён застоя, казалось это верхом перестроечного абсурда. Впрочем, учитель не настаивал, и мы перевели тему разговора в другое русло. Мне показалось, что ему было интересно со мной. А может, просто не с кем было пить чай… Пока он возился на кухне, я рассматривал его внушительную библиотеку.
Заканчивая чаепитие, старик взял в руки увесистую пачку бумаг и сказал: «Вот, здесь ещё одна трагедия нашего народа. Наши мальчики и девочки времён перестройки. Они не сумели найти свою половину, и её гораздо труднее найти в пути. Посмотрите хотя бы!»
За время нашего общения я понял, что не все абитуриенты были соискателями невест. Абсолютное большинство забирали пособие по языку и быстро растворялись в московских улицах. Я принялся листать бумаги. Незамужняя Белла – терапевт из Минска, Ангельская Анжела – инженер из Еревана, некурящая Наташа – кандидат наук из Новосибирска…
В благодарность за горячий чай перед холодной ноябрьской Москвой я всё же оставил у него свои данные неженатого, несудимого инженера – положительного парня из Вильнюса. На этом мы распрощались.
::
Ранним январским субботним утром наступившего 1991 года в моей вильнюсской квартире раздался звонок. В телефонной трубке я услышал приятный мужской голос:
– Здравствуйте, вы оставляли свои данные учителю иврита в Москве?
