— не знаю и не могу сказать точно. Но решение назрело, и мне неловко говорить, каким образом, так как я сам не могу себе этого объяснить. Думаю, в обращении к тебе в письменном виде, это будет проще…
Прошедшей ночью я совершил очень абсурдный поступок. Я выпустил всех собак из клеток… Рейн, помнишь, ты говорил мне, что я занимаюсь делом губительным для себя? Возможно, ты был прав, потому что, открыв клетки, я ощутил облегчение. Я понял, что в этом гадюшнике сам был словно в клетке, и вышедшая заметка о «Алеманском пинчере» подтвердила мои догадки. Скорее всего, ты уже прочел её, но, если нет, настоятельно прошу тебя – не читай.
Рейн, я больше не вернусь в Штрумф. Сбережений у меня достаточно, чтобы путешествовать некоторое время, а там, вероятно, и осяду где-нибудь. Буду держать тебя в курсе своих похождений и, дорогой Рейн, я тебе очень признателен и рад, что мы бережно пронесли нашу дружбу с детства до сих лет… Жаль только, что я не всегда вовремя прислушивался к тебе. До встречи!
P.S. Прости, что не попрощался лично. Всё произошло так быстро и сумбурно, что я и не успел…
Еще раз прими мои поздравления!
Твой друг Бонифац
Я оторвался от пергамента и взглянул перед собой. Стремительно мелькавшие поля вперемешку с лесными рощами расслабляли, но и мешали сосредоточиться. Хорошо, что я не глядел в окно, пока писал. Стекло поезда оказалось запылено, однако виды за ним мелькали красивые. Несмотря на приближающуюся календарную зиму, было ещё тепло. У деревьев даже виднелись не пожелтевшие листья. Удивительная аномалия.
Бережно сложив письмо пополам, убрал в конверт. Надо будет отправить, когда прибуду в Убёнахтун – погост Богемии. Правда, это будет ещё не скоро. Когда я покинул Штрумф, прошло часов десять, и до вассальной Богемии оставалось еще часов пять. Решение поехать именно в Убёнахтун было принято из-за желания побродить по близ расположенным горам – по Картарам. В горах я никогда не был, а эти горы были самыми ближайшими к Штрумфу. Правда, я мог поехать в не менее живописные места и не так далеко – на курорт гранд-отеля «Империал», про который рассказывал мне мой дядя, но он был мне не по карману.
Проносившиеся мимо поля пестрели сочной зеленью. Я почти физически ощущал её свежесть, но не мог наслаждаться ею. Мои финансы были не столь высоки, как я предполагал, и то, что я не знаю точных затрат на цели, которые не чётко сформулированы, вгоняло в тоску. Порой у меня возникали сомнения: поступаю ли я правильно? Но всякий раз, когда они одолевали, я отгонял их, стараясь любоваться видами из окна. Письмо, лежащее во внутреннем кармане пальто, грело сердце. Смысл доехать, чтоб хотя бы отправить его. Надо добраться до Убёнахтуна.
Людей в вагоне было немного. Видно, мало охотников отправиться в путь по поздней осени. Даже по такой прекрасной и теплой. Сам поезд или, если быть точнее, паровоз, был достаточно нов, но не ухожен. То тут, то там виднелись пятна на обивке, внутри подлокотников диванов скопилась пыль, а на стекла я уже сетовал. Конечно, поезд у меня не королевского класса, но билет по меньшей мере был не из дешёвых. Могли бы уж и соблюдать банальную чистоту.
– Путь идущему!
Поезд сделал остановку, запустив новую волну пассажиров. Погрузившись в думы, я и не заметил, как ко мне приблизился незнакомец.
– Простите, я вас не понимаю.
– О, вы алеманин?
Незнакомец улыбнулся. Это был мужчина моих лет – не больше тридцати пяти. В детстве мой гувернёр научил меня безошибочно определять года, по запаху желёз корней волос. Он считал, что это умение важное и не раз пригодится в жизни, однако пользу знать возраст я так ни разу и не употребил. Так себе умение, разве что обоняние тренирует.
