Надин отошла в скверик к памятнику Пржевальскому и, глядя на мокро блестевшие горбы бронзовых верблюдов – старых добрых знакомцев еще по детским прогулкам, – стала думать, как быть дальше.
– Господи, Надин! Что вы тут делаете? – окликнул ее офицер в черном дождевике. – Да вы меня забыли! Дитрих Иван Иванович. Мы с вашим папенькой коллеги.
– А где он? Я за ним пришла. Там мама слегла…
Дитрих стряхнул с козырька натекшие капли.
– Полагаю, что Николай Михайлович сейчас в Зимнем… Он искал Вердеревского, а он сейчас там, на заседании Правительства… Идемте, я вас провожу… Скорее всего, он там… Мне к министру надо, и Николая Михайловича найдем… У нас тут ужас что творится. Адмиралтейство захватили. Еле выбрался…
Так под скороговорку своего провожатого Надин вышла к Дворцовой площади. С поленниц, сложенных перед Дворцом, густо веяло сырой берестой.
– Куда? – заступили им путь трое юнкеров в волглых тяжелых шинелях.
– К морскому министру на доклад. – Дитрих показал адмиралтейский пропуск.
– А барышня? – хмуро осведомился портупей-юнкер.
– Дочь! – коротко бросил офицер, и ввел в подъезд Надин, оставив юнкеров гадать, чья именно она дочь – морского министра или кавторанга.
В подъезде их остановил еще один караул – из ударниц женского батальона. Надин только слышала о женщинах-солдатах, но видела их впервые и потому, пока Дитрих объяснялся со старшей, во все глаза разглядывала странных бойцов. Как ни огрубляло, ни кургузило их солдатское платье, все выдавало в них сестер по полу: и нежные щеки, и проколотые для серег уши, и пышные волосы, хоть и коротко стриженные, но так и не подмятые папахами… Она смотрела на них изумленно: «Как вы решились? Как так можно? Женщина – и винтовка? Женщина – и погоны? Женщина – и война?»
– Что, в пополнение нам? – кивнула ей на прощание начальница караула – рослая деваха с унтер-офицерскими лычками на измятых погонах.
Надин, стесняясь своего праздно-нарядного облачения на фоне суровых рубищ, не нашлась что ответить и пожала плечами так, как будто и в самом деле собиралась поступить в батальон, да только не уверена – примут ли?
Она поспешила за Дитрихом по лестнице, подальше от прочих расспросов и вскоре растворилась в общей суете дворцового муравейника. Она впервые попала в Зимний и, хотя посещала балы в других столичных дворцах, была захвачена великолепием его коридоров, маршей, галерей, по которым вел ее провожатый. Впрочем, Дитрих и сам бывал тут не часто – сбился, заблудился и стал просить какого-то прапорщика отвести их в Белый зал, где, как выяснилось по расспросам, находилось Правительство, а значит, и контр-адмирал Вердеревский со своим морским окружением.
Краснощекий юнкер с красными же погонами стоял на посту перед бело-золотыми нарядными дверями.
– Простите, но туда нельзя, – вежливо преградил он дорогу. – Идет заседание.
– Давно? – спросил Дитрих.
– Давно.
– И сколько еще продлится?
– Кто ж это знает? – пожал плечами юнкер. – Простите, но мне нельзя с вами говорить. Я – на посту. Вы пройдите в покои – там на банкетках и ждите.
Ничего другого не оставалось… А вокруг творилось великое мельтешение военных людей, умноженное зеркалами. Сновали по коридорам лощенные в обтяжечку юнкера, мешковатые стриженые ударницы, сбегали и взбегали по лестницам, не теряя выправки, придерживая шашки, офицеры. Все они мчались куда-то что-то выяснять, сообщать, требовать… Все они путались в мраморном лабиринте дворца. Все спешили с одной и той же маской горестной заботы на лице…
