То была злая ирония судьбы, что именно ему предстояло сегодня уничтожить «Аврору». «Уж лучше бы ты потонула в Цусиме», – не без горечи пожелал кавторанг, глядя, как створятся за кормой катера мачты и трубы крейсера.
– Пронесло!
Не окликнули, не осветили, не выстрелили. Чумыш держал курс на огни Балтийского завода.
Землянухин сидел в боевой рубке и приканчивал вторую селедку, заедая ее ржаной краюхой. Он хотел было спуститься за чайником, который грелся на электрокамбузе, как вдруг услышал глухое фырканье мотора. Насторожился. Выглянул из рубочного люка и подвинул поближе винтовку.
Маленький катер ткнулся в лодочный корпус, и один из пассажиров – высокий, в офицерской шинели – зычно крикнул:
– Вахта! Прими концы!
Землянухин вылез из люка по грудь, выпростал винтовку, клацнул затвором.
– Стой! Кто идет?
– Ага, есть живая душа! – обрадовался офицер. – А ну помоги вылезти!
– Кто идет, спрашиваю! – рассердился матрос на слишком уверенного в себе незнакомца.
– Я новый командир «Ерша». Капитан второго ранга Грессер, – громко представился офицер. – Со мной вновь назначенные механик, боцман и юнга. Кто старший на борту?
– Я старший… Матрос первой статьи Землянухин.
– Землянухин, ты? – радостно удивился кавторанг. – Не узнал меня, что ли?
– Узнал, как не узнать… – протянул матрос.
– «Тигрицу» нашу помнишь?
– Все помню, ваше выск… Тьфу! Господин кавторанг. Ничего не забыл.
– Так прими концы! – властно потребовал Грессер.
– Часовой есть лицо неприкосновенное, – важно напомнил Землянухин. – Все начальство в екипаже. Туда и езжайте.
– О, ч-черт! Какое, к лешему, начальство, если я командир? Вот мое предписание.
– Не могу знать. Председатель судкома меня ставил. Председатель и снимет. Бумажку ему покажьте.
– Друг мой, не придуряйся шлангом! – начал злиться кавторанг, чувствуя, как снова задергалась щека. – Сам председатель судкома боцманмат Митрофанов наложил свою резолюцию.
– У вас резолюция, а у меня революция! – парировал Землянухин, уличив про себя командира в неточности: не Митрофанов – Митрохин. – Стой! – осадил он кавторанга, решившего взять скат лодочного борта приступом. – Стой! Стрелять буду!
Но первым выстрелил Грессер. Пуля цвенькнула над ухом, и Землянухин нырнул вниз, захлопнув крышку люка и задраив ее наглухо.
Пуля вторая и третья отрикошетили от стальной горловины. Кавторанг еще не мог поверить, что блестящая комбинация «белая ладья берет красного ферзя» рухнула от того, что некая пешка сделала непредусмотренный ход и навсегда ускользнула из-под удара.
По обе стороны рубки «Ерша» зажглись красно-зеленые ходовые огни – сигнал бедствия. Их включил Землянухин, призывая к себе на помощь.
Грессер, Чумыш, Вадим, Павлов столпились вокруг задраенного люка. Час назад они точно так же стояли перед дубовой крышкой лаза в надежде на выход. В надежде на вход им было отказано – входной люк незыблемо перекрывал массивный литой кругляк из красной меди.
Щека Грессера задергалась вдруг быстро-быстро, он издал странный горловой звук и принялся яростно колотить рукоятью нагана крышку рубочного люка.
– Открой, сволочь, открой! – рыдал он, отбиваясь от рук Чумыша и Павлова, пытавшихся оттащить его прочь от рубки. С помощью Вадима наконец удалось это сделать. Грессер все же вырвался, сумев при этом не расстаться с оружием. Он отскочил к носовой пушке, ударился спиной о казенник, и этот удар привел его в чувство. Он вскинул наган, тщательно прицелился и расстрелял сначала левый красный фонарь, затем – правый зеленый. Брызнули осколки стекол, ходовые огни погасли.
