Я достал из рюкзака ручной фонарик и включил его. Узкая полоса света рванулась вперёд и осветила дорогу, но всего на пару десятков метров, а по бокам от неё мир словно перестал существовать. Я быстрым шагом почти бежал, стараясь контролировать дыхание и пореже вдыхать воздух ртом, чтобы не закашливаться. Я больше не смотрел по сторонам, смотреть было просто некуда – ночь высосала из мира все краски и остался только чёрный, единственный цвет. С него всё началось и всё им должно закончиться. Стало ещё холоднее, и мороз стал понемногу пробираться под куртку, колоть спину, руки и ноги. Уши под вязаной шапкой саднили, нос я уже почти не чувствовал, щёки жгло, как будто к ним прижали раскалённые угли. Пальцы рук занемели, меня начала бить сильная дрожь, ноги стали ватными. Я не понимал, чего в этом было больше: паники – ведь я впервые оказался в такой чаще ночью – или холода. И не было конца моего пути.
Пальцы ног почти перестали болеть. Мне казалось, что они слиплись и смёрзлись, стали двумя сплошными ледяными брусками, примотанными к моим ступням, как деревянные сабо японских гейш. Темнота вокруг, только темнота и узкий просвет впереди от моего фонаря, только темнота и фонарь. Я устал.
Я шёл уже пять или шесть часов, быстрым шагом, в тяжёлой зимней одежде. Я не привык так долго и далеко ходить и не рассчитал свои силы. Мне стало страшно: вдруг я понял, что ошибся, стал жертвой чьего-то ужасного розыгрыша или коварного плана, и теперь я должен умереть здесь, замёрзнуть насмерть и пропасть, и никто и никогда не найдёт меня в этой тайге, я просто упаду в снег, а потом меня засыплет сверху другим, новым снегом, а весной он растает, моё тело станет мягким и рассыпчатым и постепенно превратится в землю, и останутся лишь кости и клочки ткани от моей одежды, но даже их никто не найдёт. Я подумал об отце и вспомнил, как заметил его внезапную старость, вспомнил о ней и пожалел, что не позвонил и не сказал даже, куда я собираюсь. Никто на этой планете не знал, где я, – осознание невероятной глупости моего поступка озарило меня: мне никто не мешал оставить мои координаты хотя бы отцу. Я был один, совершенно один в этой тьме, среди снега, деревьев и звёзд, сияющих где-то в вышине. Даже луны не было видно, даже ей я был бы сейчас рад.
Трясущимися руками я достал телефон и увидел, что он разрядился на морозе. Цивилизация в моих руках, вершина человеческой мысли, способная мысленно переместить меня за секунды в любую точку земного шара, сейчас была абсолютно беспомощна. Цивилизация проиграла, я проиграл, даже не зная, во что, собственно, пытался сыграть. Мысли становились всё более медленными и тяжёлыми, я понял, что замерзаю, – именно так это описывалось в романах Джека Лондона…
И тут я увидел конец тропинки.
Впереди встал лес. Я шёл только по прямой, как мне и говорили, но оказался в тупике. Меня так никто и не встретил. Отчаяние и ужас переполнили меня, и я со стоном опустился в снег.
У меня не было сил на обратный путь: ноги едва слушались, руки не гнулись. Я понимал, что мне надо идти назад, но деревья, окружавшие меня со всех сторон, звали лечь под ними и перевести дух, отдохнуть…
Страшно хотелось спать, но я затряс головой и стал бить себя по щекам. Я почти не почувствовал жжения – только ватные, глухие звуки ударов – и понял, что отморозил себе всё лицо. Глаза слипались, и я откинулся всем телом и опустился на снег. Я держал глаза открытыми, чтобы случайно не задремать, но долго так не получалось – мороз начинал нестерпимо щипать зрачки, и я моргал, часто-часто.
