Соня поравнялась с Юлей, несколько кварталов они шли молча, разглядывая полуголые деревья и блестящие витрины. Унылая всё-таки пора, ощущение, что город не засыпает, а умирает, листья в основном не жёлто-багряные, как любят живописать поэты, а буро-коричневые, как старческая сморщенная кожа.
На остановке Юля неожиданно отступила на несколько шагов.
– Я не поеду домой.
Соня посмотрела на часы.
– Уже темнеет.
– Я знаю, вернусь до девяти.
– Куда ты?
Юля в мгновенье ощетинилась.
– Это допрос, мам?
– Нет.
Юля несколько секунд помолчала и решила поделиться.
– Я запустила в сети флешмоб, ещё летом. Называется «Сделай это». А сама так и не сделала то, о чём столько лет мечтаю.
– Это… законно?
– Нет, конечно, – Юля громко рассмеялась. – Да ладно, шучу, законно, но секрет.
Соня нахмурилась.
– Надеюсь, это не пирсинг в копчик и не тату на белках глаз.
Юля удивленно вскинула брови.
– Хорошая идея, ма. Не ожидала, что ты о таком знаешь.
Соня вздохнула.
– Юль, приезжай не поздно.
– Если на ужин шаурма, приеду.
– Шаурма. Из-за встречи с Анной Витальевной я ничего не успела приготовить.
– Ну так это ж гуд! Хоть один плюс от этого гадского директорского «чаепития».
На автобусе Соня ехала, глубоко погрузившись в мысли, постукивала каблуком о пол и вертела в пальцах телефон. Едва не пропустила свою остановку. Дом встречал её издалека остроконечной крышей на флигеле. Не много домов в Краснодаре могли похвастаться таким прибамбасом в архитектуре. Дом действительно был старый, выглядел как кошмарный сон зодчего и требовал либо убрать все разнокалиберные надстройки, либо снести всё это и построить новое современное здание. Основа его была каменной, с претензией на готичность, а все остальные части, кроме флигеля, – деревянные, а потому слегка скособоченные временем и погодой. Кирилл постепенно приводил дом в порядок, каждый год обновлял покраску и облагораживал сад. Но тут требовался ремонт масштабнее и кардинальнее. Если раньше против него была бабушка, то теперь пришла очередь мамы воевать за каждую рассохшуюся доску.
Облетевшие деревья окружили здание, будто взяли в плен, ночью скреблись ветками в окна, когда-то пугали Тимура до кошмарных снов. Юлька назло перед сном рассказывала ему страшилки, а потом стыдила за то, что он верит во всякую чепуху. Соня и не заметила, как привыкла к «дворянской усадьбе» и приноровилась к вечно незакрывающимся дверям и потолкам с лепниной. Любимой комнатой по праву стала кухня – самая современная, уютная, не пестрящая серыми отпечатками почивших людей. В доме, где умирали люди, всегда оставались такие следы, похожие на клочья паутины и пыльный налёт. Эта серость не стиралась и не отмывалась, постепенно выцветала, но не исчезала. Чем больше горя видели стены, тем плотнее их оплетало кружево скорби.
Кирилл не видел этого потустороннего дизайна, но интуитивно больше времени проводил в самых новых комнатах, познавших ремонт. Вера Андреевна, наоборот, уединялась с вышивкой в своей спальне, где от старости или болезней умерло не одно поколение женщин Колоницких.
Соня переоделась и направилась на кухню. Кирилл уже заварил чай и разложил шаурму веером, будто праздничное блюдо. Тимур качался в кресле-качалке, за которое регулярно шла внутрисемейная безжалостная борьба, и читал книгу. Соня присмотрелась к обложке – Зощенко. Неплохой выбор, мораль там, конечно, прямолинейная, как лобовое столкновение, но для десяти лет то что нужно. В этом возрасте по собственному желанию Юля читала только этикетки на шоколадках и инструкцию на туалетном освежителе. Тимур же с книгами не расставался и с каждым годом всё больше походил на Кирилла. Светловолосый, бледнокожий, с выгоревшими до белизны бровями и задумчивой складкой на лбу, а теперь ещё и с характерным прищуром голубых глаз.
