– От тебя научился в первую очередь думать о своей выгоде. Пока ты с художником был в полиции, я сходил в питейный дом, а закуску сохранил из твоих запасов.
– Вижу, что моя наука и мне пошла впрок.
Кротков огляделся вокруг. За деревьями солнца уже не было видно, приближалась короткая июньская ночь.
– Сысой! Подай мне топор и распрягай лошадь.
– Зачем тебе топор? – сказал Борзов. – Его, может, у него и нет.
– Мужик без топора – не мужик. Правду я говорю, Сысой?
– Истинную правду, барин. Я без топора не выхожу из дому, без него – как без рук.
Кротков сволок с телеги на землю гроб и взял в руки топор.
– Что ты, Степан, задумал?
– Не бросать же гроб целым, кто-нибудь на него набредёт, устроит шум, наедет полиция, а что дальше будет, ты и сам знаешь. – Кротков начал топором разбивать гроб и ломать доски. – А мы из него раздуем кострище, и гори моя солдатская жизнь синим пламенем!
Борзов и Сысой сняли с телеги попону и расстелили ее на поляне. Хмельное и сытное Калистрат вынул из кротковского сундука. Степан тем временем разломал гроб и кучей сложил обломки. Сысой посмотрел на работу барина и сказал:
– А ведь костёр к месту: сегодня Иван Купала.
Это известие Борзов пропустил мимо ушей, а Кроткова оно так поразило, что он выпустил из рук топор. И было отчего ему так взволноваться: последние дни он и думать не мог ни о чём другом, как о захороненном невесть где для него богатстве. Но чтобы найти клад, нужно иметь цветок папоротника, а тот цвёл только на Ивана Купала. Кротков знал, что папоротников цвет даётся в руки далеко не каждому, может, одному из сотен тысяч охотников за ним, но сегодня ему везло как никогда в жизни: он ушёл от долговой тюрьмы. И почему бы этому везению не продлиться до первой утренней звезды?
Борзов тронул приятеля за плечо, но он так задумался, что его пришлось тормошить.
– Скажи, Калистрат, – очнувшись от дум, сказал Кротков, – в какой час расцветает папоротник?
Пиит недоуменно на него взглянул и покачал головой.
– Ты же не малое дитя, Степан, а солдат гвардии, зачем тебе верить в детские сказки? Папоротник не цветёт.
– Как это не цветёт? – подал голос Сысой, который, привязав лошадь на длинный повод к дереву, подошёл к телеге. – Коли бы не цвёл, так народ его и не искал. Лет десять тому в Малой Кротковке молодой мужик Егорка сорвал папортниковый цвет, и все его видели.
– А дальше, дальше что? – нетерпеливо вскричал Кротков. – Дался ему клад?
– Эхма, барин, – вздохнул Сысой. – Цветок у Егорки был, а где клад лежит, он не знал.
– Что с цветком стало?
– Как что? Осыпался прахом, он больше одного дня не живёт. А Егорка после этого зачах и отдал богу душу.
– Вот видишь, Калистрат, – сказал Кротков. – Папоротник цветёт и, может быть, сегодня близ нас свершится это чудо. Папоротника вокруг поляны – заросли.
– Не узнаю тебя, Степан: водка выдыхается, колбаса и хлеб сохнут, а ты всё бредишь о каком-то чуде. Пора бы выпить.
– Сысой, неси свою чарку, – сказал Кротков, и мужик, будто ждал этого слова, тотчас вытащил из-за пазухи глиняную посудину. Кротков наполнил её до краёв водкой.
– Ты меня сегодня порадовал, выпей и ступай в сторону.
Он сел рядом с Калистратом на попону и взял чарку.
– Может, поедешь со мной и поживёшь в моей Кротковке этот год? На усадьбе есть добрая гостевая изба, я к тебе приставлю для всяких надобностей сдобную девку, захочешь – и двух. Будешь вирши марать, захочешь развеяться, так у нас добрая охота, можно всякого зверя брать, зимой по гостям станем ездить, или в Синбирск махнём, туда многие дворяне съезжаются на зиму с семьями. Может, присмотришь себе невесту с приданым, и заживёшь синбирским помещиком.
