– Загулял парень! – завистливо вздохнул Попов. – Слышь, Емельян, я поговорю с подьячим, так он постарается о тебе. Вестимо, ему деньги нужны.
– Отпустите меня и поезжайте к отцу Филарету, он вам деньги отдаст.
– Эк заладила сорока про Якова! А если денег нет, а тебя Митькой звали? Тут другая беда: поздно приехали, канцелярия закрылась, поедем на постоялый двор.
В большой избе с крохотными оконцами и закопченным потолком по случаю Рождества приезжих было много. Все они, завернувшись в полушубки и тулупы, лежали вповалку на грязном полу. Воздух в избе был спёртым и густым от сырых овчин и грязных мужицких тел. Пугачев, запахнувшись в тулуп, лег на пол, рядом с ним устроились караульные.
«Куда-то теперь кривая выведет, – думал Пугачёв, погружаясь в тяжелый сон. – Было бы лето, ушёл хоть сейчас, а куда зимой денешься? Да и нездоров я, жар во всем теле, спина после батогов как варом облита… На Яике можно было остаться, Пьянов ко мне с полным доверием. Нет, что-то толкнуло: уходи, не время ещё. Вот и попал, как баран…»
Постоялый двор просыпался рано. Да и какой отдых? Клопы одолевали, мужики всю ночь чесались, ворочались с боку на бок, редкий счастливец храпел так, что лампада на божнице того и гляди потухнет. Ещё темь на дворе, а все уже на ногах, кто пошёл к возам проверять, цела ли поклажа, кто примащивался к столу с пирогом. Проснулся Попов, ткнул Пугачёва в бок: вставай. Тот открыл глаза, закряхтел, поднимаясь с пола.
– Пора тебя, Емельян, в канцелярию сдавать.
– Выгоду свою упускаете. Поезжайте к отцу Филарету…
– Эвон чего захотел! Слово за тебя подьячему замолвлю. Да, ты шубу свою здесь оставь, я после тебе принесу, а то в канцелярии с тебя снимут.
– Как я по морозу голый пойду?
– Не беда, канцелярия рядом.
И правда, синбирское управление судом и расправой было через два дома. В сенях Попов оставил Емельяна с Шмоткиным, а сам, сняв шапку, нырнул в дверь. Пугачёв прислонился к тёплому углу печи и закрыл глаза. Встреча с синбирским правосудием его страшила. Вдруг опять батогами бить начнут?
Попов высунулся из двери.
– Заходи, друг ситцевый!
В комнате за конторкой, на которой лежали бумаги, с гусиным пером за ухом стоял канцелярист Евграф Баженов, худой и костистый, с измождённым питием хмельного лицом. Взор у него был острый и горячий, на Пугачёва он посмотрел так пронзительно, будто ужалил.
– Экий махор! Прочитал про тебя – подумал увидеть льва рыкающего. А тебя соплёй перешибить – плевое дело!
– Я пойду? – искательно спросил Попов.
– Иди! От нас голубь не улетит.
– А моя шуба? – Пугачёв взглянул на канцеляриста. – У меня шуба на постоялом дворе.
– Тотчас принесу! – Попов нахлобучил на голову шапку. – Жди, я сейчас! – И выскочил за дверь.
Баженов сделал несколько шажков по комнате, вернулся к конторке, достал из-за уха перо, почистил о свои волосы.
– Знаешь, что это? – спросил канцелярист и указал на тяжёлую скамью в углу и пук батогов.
– Знаю. Всю спину ободрали.
Баженов сделал задумчивый вид, пошелестел бумагами, затем огненно воззрился на Пугачёва:
– О тебе просят. Так есть ли у тебя деньги?
– Деньги у отца Филарета. Я напишу письмо, он мою руку знает…
– Интересно! Какой затейник! – Баженов вышел из-за конторки и приблизился к арестанту. – Ты грамоту знаешь? Вот тебе бумага, перо – пиши своё имя!
Пугачев опустил голову.
– Долгополов! – заорал канцелярист. – Поди сюда!
