Но, как это часто бывает, на самом интересном месте зазвонил пейджер.
– «Примите информацию» – было написано на нем.
Аня с любопытством и неудовольствием прочитала строчку, развернула коляску, и мы пошли домой.
Открыв свой чемоданчик, я включил компьютер и набрал свой код.
– «Лосю. – свой позывной мне нравился: было в нем что-то могучее от этого животного. Жаль, только я никак не подходил под это определение. – 30 июня 1991 года в городе Верхотурье Свердловской области гражданкой Колесниковой Галиной Андреевной в собственном огороде при рытье котлована под фундамент дома найдены коробка из-под монпансье, доверху набитая золотыми монетами, дневник, записная книжка и чертежи. Ранее в этом доме с 1945 по 1948 год проживал майор ГПУ-НКВД Тимофеев Маркел. По догадке гражданки Коровиной (в девичестве – Колобовой) Анны Семеновны, речь идет о кладе икон и утвари, спрятанных монахами мужского монастыря, и не найденного по сей день. Вам с Павлином надлежит отправиться немедленно в Верхотурье и принять все меры к недопущению утечки национального достояния за рубеж. Отпуск отгуляете после окончания дела. Спрут».
– Вот те и раз: накрылся мой отпуск! Дали отдохнуть…
Код Павлины набрался легко, передать ей сообщение было делом нескольких секунд. Гораздо больше времени пришлось объясняться с Аней и дозваниваться на железнодорожный вокзал за билетами. До отъезда у меня оставалось четыре часа, которых я и потратил на Аню и Петьку.
– Ты Пашке-то звонил? – спросила Аня, плохо скрывая свою тревогу. – А то ведь одного-то тебя страшно отпускать!
– В Омске должна подсесть в поезд… Жалко, отпуск не догулял!
– Пойдем-ка, я соберу тебя в дорогу, чудушка! – и она ласково ткнула мне пальцем в лоб. От этого мне и вовсе расхотелось куда-то ехать…
Июль 1991 года, г. Верхотурье.
Михаил проснулся оттого, что услышал тихий разговор двух женщин.
Прислушавшись, он тут же узнал в одной из них свою мать. Потянувшись, встал и пошел умываться.
– Мишка, морда бессовестная! Ты чё, ужо и своих не признаешь? – этот ядовитый голос Михаил ни с кем бы не спутал, ибо он принадлежал давнишней подруге матери, которая знала его как облупленного. – Хорош субчик!
– Здравствуй, баб Ань! Доброе утро, мам! Вы чего так рано? – Михаил подошел, обнял, а потом поцеловал обеих в щеку.
– Енто ты, милок, поздно! – усмехнувшись, ответила баба Аня. – Глянь, уж солнышко давно встало, а ты валяешься на постели! Ох, и разбаловались вы там, в городе…
– Да ладно тебе, баб Ань, я ж в отпуске…
– Вот-вот… Енто сколь лет ты, морда бессовестная, у матери не был?
– Все: сдаюсь! Не вели казнить, вели миловать… – и Михаил протянул ей свою вытянутую шею для казни, чтобы та могла хорошенько стукнуть его по ней.
– Ну, вот, всегда ты так, морда бессовестная! – быстро смирилась баба Аня, смотря на улыбающуюся подругу. – Я ведь к тебе за помощью пришла. Дело есть!
– Какое еще дело может быть к отпускнику? – Михаил продолжал зубоскалить, добривая шею и бороду. – Может это?
И он выразительно щелкнул себя по горлу.
– Вам чё, вчерась, мало с Пашкой досталося? – опять клюнула она Михаила, который тут же поднял руки вверх, сдаваясь на милость победителю. – Ох, надо бы отшлепать тебя, негодника… Ты чё с семьей-то изделал? Бухать начал? Ишь, каку холку отрастил… Собирайси, пойдешь ко мне: вот тама все и узнашь!
Они обе, улыбаясь чему-то, повернулись и вышли. Михаилу ничего не оставалось, как сделать то же самое.
