– …«Постановили… – голос своего отчима Нюрка узнала сразу, но из-за плача, криков и угроз со стороны Минаевых, никак не могла расслышать всех его слов. И только по поднятой вверх руке деда Нила все разом смолкли. – Всю семью деда Нила Минаева, его сына Антипа с женой и сыновьями Евграфом и Евстратом, дочерью Акулиной с мужем и детьми выслать из Верхотурья после раскулачивания».
Во дворе снова заревели женщины от мала до велика. Завыла, как собака, Акулина. Дед Нил, вцепившись своими натруженными и худыми узловатыми пальцами в перила крыльца, побледнел, почернел, набрал воздух в свои легкие, и, подняв указательный палец вверх, сиплым голосом крикнул: «Цыц!». Зловещая тишина расползлась по двору. Милиционеры в страхе начали щелкать затворами. У Нюрки мурашки поползли по коже, неожиданно выступил холодный пот. Все вдруг почувствовали – беда совсем рядом!
– … «Двух коров, лошадь, овец и кур, а также прочую живность… – Нюркин отчим, вдохнув в грудь воздуха, чтобы набраться решимости и довести дело до конца, взглянул на уполномоченного, который тут же кивнул ему головой, дрожащим голосом все же дочитал постановление. – Передать колхозной артели «Свет коммунизма». Дом, сарай и прочий инвентарь передается туда же. Уполномоченный по раскулачиванию Кузьма Ваганов, предисполкома Бегунков, начальник милиции Аверьян Щипков».
– Федькя… Собачий ты сын! – мутными глазами дед Нил смотрел на раскулачивальщиков: наконец он набрался решимости сказать им все. – Не ты ли со своим дружком Сысоем сгубил мово старшева сынка Фролку? Забыл? Не вы ли сожгли мельницу мово среднева сынка Вавилы со усёй семьёй яво? Забыл и енто? Дак, топерча и Антипов срок пришел? Ня дам! Хватить! Бей…
Он не договорил: вдруг схватившись за сердце, осел на подкосившихся ногах и выскользнул прямо в исподнем из накинутого тулупа. Так и начал кувыркаться по ступенькам крыльца вниз, пока не упал лицом прямо в грязно – серую жижу…
Рев, смешанный с воем женщин и скотины, привел в замешательство всех, кроме Евграфа: тот, ударив кулаком в нос ближайшего милиционера, распахнул двери и бросился бежать в лес. Евстратка – за ним! И трудно было бы сказать, чем все это для них закончилось бы, если бы не помешал обливающемуся кровью милиционеру другой, невольно перегородивший дорогу. Да Кузьма Ваганов, крикнувший им: «Пущщай бегуть! Все едино их рано или поздно поймам!». А сам с Аверькой навел наган на Антипа, схватившего вилы.
– Брось вилы, Антип, не шуткуй! Ни чё не изменишь… – Федор, бледный как смерть, понимающе смотрел на Антипа. – Я ведь не сам енто придумал. Не по злобе… Подумай о малых детках и внуках! Только крови не проливай… Остановись и подчинись! Пойми, мы ить тожа люди подневольныя: што прикажуть, то и делам! Плетью обуха не перешибешь!
Антип растерянно посмотрел на плачущих в обнимку баб и детей, и вилы его дрогнули. А через мгновение он с такой силой воткнул вилы в землю, что они погнулись. Сделав несколько шагов к крыльцу, огромный мужик сел на нижнюю ступеньку, обхватил, обречено голову и заплакал… Дети и бабы кинулись к нему, рыдая и голося…
И только тут Федор заметил плачущие лица Нюрки и Верки, а вместе с ними и всю ватагу.
– А ну, домой! – заревел он таким диким голосом, что Нюрка, никогда ничего подобного от него не слышавшая, отпрянула от своей щели и повалилась в снег, затем вскочила, повернулась и побежала обратно. Она бежала в полной уверенности, что вот-вот кто-то из милиционеров выстрелит в спину, и не замечала слезы, туманящие глаза. И в этот раз уже почувствовала, но еще не осознала разницы между тем, что говорит власть, и тем, что делает, но первая глубокая борозда пролегла навсегда по ее мятежной душе…
