На последней фотографии – мамин дом. Двухэтажный, из красного кирпича. Шиферная крыша, печная труба, веранда, которую разобрали незадолго до Надиного ухода (побега!).
Снято со стороны улицы. Невысокий забор наполовину скрывал два окна (синие рамы – вспомнила Надя). Хорошо видно крыльцо. Дверь открыта, а на пороге мама. Она уперла руки в боки, кокетливо позируя. Кажется, что сейчас крикнет: «Надька, зараза! А ну, быстро домой!» А Надя побежит через дорогу, чувствуя, как в босые пятки впиваются мелкие камешки, а за голые ноги цепляется трава.
Запах воска всплыл в памяти, защекотал ноздри.
Надя моргнула. Ей показалось, что изображение на фотографии наполнилось красками. Или это воспоминания подбросили нужную информацию?..
Мама на фото была живая: щеки налились румянцем, кожа потемнела от загара. Мама больше не улыбалась, а злилась.
Ее окрик: «Иди в дом, шлюха! Поговорим!»
2
Надю сморило на половине бутылки. Коньяк был дорогой, хороший. Не ударял в голову сразу, а окутывал сознание ощущением сонной воздушности, подготавливая к плавному переходу ко сну.
Она не заметила, как задремала на диване в гостиной. Проснулась спустя три часа от того, что где-то в подушках под головой завибрировал телефон. Звонила Наташа.
– Мам? Ты чего не открываешь? Я уже три раза домофон набрала. Ты вообще дома?
– Да-да, конечно. – В голове шумело, Надя потерла висок ладонью. – Я уснула, дорогая. Мне нехорошо… Сейчас открою, подожди секунду!
Тяжело поднялась, путаясь в колючем пледе, нажала кнопку домофона и сразу отправилась в кухню. Убрала коньяк, чашку, схватила альбом.
В коротком страшном сне ей привиделось, что из альбомных страниц выползла темная высокая тень с длинными руками и скрюченными пальцами. Надя запомнила яркую белозубую ухмылку и растрепанные волосы. Существо несколько раз звонко шлепнуло в ладоши, отчего по комнате разлетелись водяные брызги.
Надя мотнула головой, разгоняя остатки кошмара, после чего затолкала альбом подальше на холодильник, чтобы никто не смог его найти. Не надо нам здесь страшилок.
Когда Наташа зашла в квартиру, гремя музыкой из динамиков телефона, Надя чистила в ванной зубы. Высунулась, растрепанная, с белой пеной на губах:
– Обед в холодильнике, разогрей!
Надя умылась, посмотрела на себя в зеркало. Помятое, усталое лицо. Голова к тому же раскалывалась. После сна мысли сделались вялыми и неторопливыми. Депрессия, чтоб ее, навалилась, не отпускала. Старая Надина подруга. Сколько вместе с ней было выпито алкоголя…
На кухне Наташа разогревала в микроволновке тарелку с супом.
Надя застыла на пороге, невольно любуясь дочкой. К шестнадцати годам Наташа успела усвоить важное правило – надо всегда быть женственной. Совсем недавно она была неказистой, мелкой девчонкой, а тут вдруг в ее манерах появилась изящность, плавность, присущая очаровательным обольстительницам из кинофильмов. Она научилась томно моргать, делать губки «уточкой» и капризничать при мальчиках. Ее гардероб быстро наполнился обтягивающими платьями, туфлями на каблуках, светлыми блузками и лифчиками самых разнообразных форм. При этом характер Наташи был непредсказуем, как ураган. Какая-то мелочь могла вывести ее из себя до истерики, до воплей и ненависти к родителям, миру и жизни вообще. Надя лишний раз не дергала дочь, потому что много читала про переходный возраст и взросление. Считала, что лучше в такой ситуации держать нейтралитет. Но иногда, конечно, случалось.
