Горько было осознавать, что мальчик тогда подходил лишь по возрасту, а спустя много лет с натяжкой еще и по росту. Многое из сказанного не достигало разума, который верил в Александра Геннадиевича и надеялся, что обучению в сфере авиации, а возможно, и становлению космонавтом. Он уже представил, как обрадует мать.
С трудом ходивший, Юрий самостоятельно встал с дивана, вскарабкался на сиденье и радостно запрыгал. Елена управлялась на кухне и не могла подозревать об этом. В дверях послышались щелчки – мама вернулась с работы. Когда мальчик спрыгнул с дивана, ноги испытали колоссальную нагрузку и подвели его, утратив возможность движения на долгие дни. Хромота на правую ногу осталась воспоминанием об этом моменте.
Елена еще долго успокаивала напуганную женщину и вызвалась на несколько недель ежечасно наблюдать за учеником. Несмотря на рану на голове и больные ноги, мысль о космонавтике грела душу Юрия. После рассказа мать мальчика смогла лишь удалиться в другую комнату и прижаться лицом к подушке, чтобы заглушить плач.
За двенадцатой дверью открылась старая кухня, где за столом совершалось тягостное чаепитие. Под этим предлогом мать и отец обсуждали будущее их сына. Мальчик подслушал разговор много лет назад и быстро забыл его, но зажившая рана открылась с удвоенной силой.
– Он все еще думает о космонавте…
– Пусть выкинет это из головы! Он уже достаточно взрослый, чтоб понять свое положение.
– Тише ты! Тише!
– И не нужно молчать, не нужно питать себя глупыми мечтами. Его жизнь сложилась так, как сложилась, и мы сделали все, что могли… Так пусть же выберет то, что ему по силам.
– И что же «ему по силам»?
– Не знаю, не думал…
– А я думала! И список очень небольшой, чтоб ты знал… Учитель, переводчик, писатель, бухгалтер или… продавец в магазине. Думаешь, он захочет, думаешь, согласится? Скажу сразу, что нет!
– Хочет или не хочет – придется выбрать. Дело в другом: что будет ему безопасным. Учительство – это вечные нервы, беготня по кабинетам, письмо мелом на доске… Он с трудом чашку с водой поднимает.
– Он уже хорошо ходит, – возразила мать. И это была правда: ноги первыми поддались лечению. Именно поэтому мальчик скрывался за стеной в коридоре. – Лекарства помогают. Если он и не будет великим бегуном, то хотя бы сможет работать в астрономической обсерватории какой-нибудь. Будет жить, как нормальный человек.
Нормальный человек… Мальчик понимал, что он гораздо слабее других. Многие ровесники уже играли в футбол, плавали, тренировали тело, а он только начинал ходить после обострения болезни. С того момента он перестал поднимать разговоры о космосе; лишь спустя несколько лет Александр Геннадиевич узнал об этом.
– Мы не можем жить надеждой на чудо, мы должны подсказать ему. И чтобы это была достижимая для него профессия.
– Я не знаю… не знаю, как сложится его жизнь. Все покажет будущее…
Власть над разумом начала возвращаться. Чья-то сильная рука грубо толкнула юношу в камеру заключения, после чего решетка хлопнула и замок щелкнул дважды от ключа. Ближе к центру узкого помещения ноги согнулись, и юноша упал на колени в мутную лужицу на каменному полу. Влага вмиг пропитала штаны и одарила ледяным прикосновением.
Темница складывалась из неизвестной породы, что осыпалась на потолке из-за бурного роста корней деревьев. Желтоватые каменные блоки были поставлены друг на друга неровно и местами выдавались вперед. По углам разрастался мох, который стелился низким ковром по полу, заползал в виде зеленых обоев на стены. В помещении не обнаружилось ни окна, ни лавки, ни кандалов – всех тех удобств, что находились в любом порядочном месте заключения.
