– Твоё произведение искусства?
Папа-бомж дымнул и стал попеременно расширять зрачки, словно дымные колечки:
– А то? Обломись, ежели по морде?!
Бомжик Мухортов, стоя грудью за спинами шахматистов, нагло добавил к вопросу доцента:
– А что он такой карла?.. В смысле малой, а такой огромный?! Перепихан?! Сын полка?!
Папа-бомж быстро подошёл к нему и уверенно ткнул двумя пальцами в направлении глаз:
– Гавкни ещё раз! В ротике покарябаю, глазки на базар снесу. Здесь и закопаю.
Бомжик по имени Толик тут вздрогнул, представил и сразу прервал свою поэтическую задумчивость и, наконец, после дополнительного раздумья вставил любимую присказку, больше которой он, как попугай, никогда, ничего не произносил, да, пожалуй, и не знал:
– Ой, как же я дико писюнею, Клава!..
Доцент Фредди невозмутимо рокировался, уверенно поменял фигуры местами:
– Да всё так же, так же тебе, сыщик. Получай, фашист, гранату от советского солдата! Шах-шах! Всё равно я тебя уделаю. Отдавай офицера, а то и ладью прихвачу, ты у меня ещё подёргаешься!
– Фредди! Всё-таки ты определённо Крюгер. – Не реагируя на выпады приблудного рейнджера, мрачно отозвался сыщик Осклизкин. – Так и тянешь костлявые ручонки к моему горлышку! Чикатила супротив тебя, оказывается, попросту щенок!
Некоторое время тянулось сравнительное безмолвие, больше никто ничего пока не говорил. Тем более про выходку новоприбывшего жильца. Переваривали. А может, как Толик, тоже пока адресовались исключительно к Клаве. Потому что главное было ещё впереди.
По кадру прошёл небольшой спектральный сбой, но автоматика пилот-камер принялась быстро корректировать помеху. По звуку – осталась норма.
