Ручей делал крутой изгиб вправо, и я вылезла на берег у канализационного стока. Здесь рос старый корявый приземистый дуб. Далее на несколько десятков шагов простирались всё те же заросли терновника, а за ними возвышалась та самая скала, на которой рос тот самый дуб, в стволе которого торчала та самая странная стрела, до которой ещё четверть часа назад я хотела добраться. Однако теперь мне было не до стрелы. Лишь одна мысль терзала моё сознание, – как бы надёжнее спрятаться от кровожадных бандитов.
Вдруг у меня мелькнула мысль спрятаться в канализационной трубе, но отвращение к запаху фекалий, кажется, было сильнее отвращения к бандитам, и я в отчаянии упала к корням дуба, словно прося у него защиты. В следующий миг я почувствовала такую неимоверную усталость, что, кажется, на какое-то время провалилась в сон, а когда открыла глаза, лёжа на спине, вдруг заметила то, что не заметила сразу, – верхние ветви дуба были очень длинные, и они уходили за край обрыва.
Поднявшись по стволу, я увидела, что ветви дуба нависли над краем лужайки, которая уходила в противоположную от зарослей терновника сторону. Лужайка была щедро усыпана полевыми цветами, а за ней в нескольких сотнях шагов кудрявилась спасительная оливковая роща, в ней можно было затеряться.
Мне вполне хватило нескольких мгновений, чтобы пробраться по ветвям дуба, спрыгнуть на лужайку и кинуться бежать к оливковой роще, однако, как вскоре оказалось, до неё было не так-то легко добраться.
Я, конечно же, не успела бы добежать до спасительных оливковых деревьев, стоявших стройными рядами, словно защитники-воины в строю, потому что бандиты вскочили на лошадей, переправились через ручей, заметили меня и, пустив коней в галоп, кинулись за мной в погоню.
Страшные преследователи приближались, я бежала, что было сил, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Не знаю, что бы случилось очень скоро, если бы не мой неожиданный спаситель.
Он, как будто спустился с небес. Славный юноша мчался верхом на белом скакуне. Он подхватил меня, перебросил через седло лицом вниз и поскакал в оливковую рощу.
Напрасно преследователи рвали жилы своим лошадям. Мы оказались в густой оливковой роще значительно быстрее и затерялись среди благородных раскидистых тысячелетних деревьев. Теперь-то я понимаю причину столь неожиданного спасения, но тогда оно показалось настоящим чудом, и я не знала […].
[…] строен, подвижен, даже, можно сказать, изящен, причём настолько, что тонкий шрам на щеке нисколько не портил его внешность. Юношу звали Юлом Счастливчиком.
Он был актёром в имении сенатора Квинта Квинкция Сурового. Узнав, что меня преследуют бандиты и услышав, как они злорадно кричат, угрожая мне ужасной казнью, громогласно называя адрес моего имения, он предложил мне спрятаться пока в имении Квинта Сурового, и я согласилась.
[…] теперь я вспомнила, как очутилась в этом пустом зимнем загоне для овец, а вскоре судьба свела меня с хозяином имения, – видным зрелым мужчиной по прозвищу Суровый.
[…] оказался человеком со странностями. Например, он мог, раздевшись догола, стоять на постаменте, словно […]
[…]
[…] лишь одни голубиные яйца и больше ничего. Такая диета, по мнению греческого врача, гарантировала сенатору долгую и здоровую жизнь.
Ещё одной странностью была вызывающая оторопь жестокая игра сенатора с рабом-подростком по прозвищу Нос. У смышлёного худого паренька, в самом деле, был примечательный, размером с большой грецкий орех, прыщавый нос и совал он его, куда только мог. Нос следил за всем, что происходит в имении, кто с кем ест, и кто с кем спит, а сенатор следил за Носом.
