– Непременно и с удовольствием, – сказала я, наконец-то выдвигаясь из-за Тео.
Вира кивнула и неожиданно скользящими, легкими шагами отправилась прочь с балкона.
– Ты и в самом деле хочешь нанести ей визит? – спросил Тео, отвернувшись и от меня, и от удаляющихся шагов. Уставился в ту самую тьму, которую я самозабвенно поглощала несколько минут назад.
– Я не только хочу, – улыбнулась я. – Обязательно сделаю это в самое ближайшее время.
Он недовольно и даже как-то угрожающе хмыкнул.
На следующий день я проснулась в настроении, которое нельзя назвать ни хорошим, ни плохим. Оно было каким-то странным. Словно мне приснилось что-то важное, а что именно я никак не могла вспомнить. Только знала, что обязательно должна.
В такой задумчивости я встала, привела себя в порядок и спустилась в столовую. Нарезала для мальчишек свежего, еще горячего хлеба, привезенного затемно из ночных пекарен, густо намазала маслом, на пару из ломтей сыпанула с горкой сахара: Юса и Ранко активно шли в рост и сметали все сладкое, что попадалось на глаза.
Полюбовавшись на дело рук своих, я накрыла бутерброды прозрачной глубокой крышкой и поднялась на террасу, где несколько лет назад разбила небольшой цветник. А вернее – восстановила разбитую после Вторжения оранжерею, где мама выращивала лидонию для отца. Кремовые неброские соцветия казались просто сорной травой, которая пылится по обочинам загородных дорог, но отвар из них очень облегчал страдания при чрезмерном приступе Гнева.
Волна Вторжения вынесла в оранжерее все стекла и опрокинула горшки. Когда я впервые поднялась сюда, то просто застыла на пороге, не в силах заставить себя ступить в крошево из мелких осколков вперемешку с комьями земли. Сверху этот жуткий «ковер» щедро покрывали глиняные черепки от огромных напольных горшков, в которых мама лелеяла и холила каждый чахлый росток.
Я нашла всего три побега, которые еще давали надежду на возрождение. Два из них засохли, так и не дав всходов, а вот третий, на мое счастье, немного помедлив, вдруг налился живым зеленым, пошел в рост. В тот первый год я с большим трудом смогла сохранить его, а на второй – еще и размножить. Хотя делала это тогда на всякий случай, не понимая еще, зачем мама так оберегала эту оранжерею. А невероятная забота просто пропитывала всю стеклянную террасу, покрытую невысоким прозрачным куполом.
Я подняла глаза к потолку, заваленному разноцветными листьями. Кажется, там спрессовался сушняк еще и с прошлого, и с позапрошлого года. Лучи солнца не торопились проникать через весь этот завал. Как бы мне исхитриться и почистить купол снаружи? Боюсь, что еще один сезон в тусклом пыльном свете лидония, выращенная с таким трудом, не выдержит.
Тео объяснил мне, что это очень редкое и ценное растение. Любой Дом, в котором есть или даже теоретически может появиться Хозяин Гнева, бережет каждый побег, как зеницу ока. Тогда еще ни он, ни я и думать не думали, что Гнев уже просыпается в Тео, поэтому мне хотелось восстановить оранжерею в память о маме. Дом Шиори лежал в совершеннейшей разрухе, и в нем очень много жизненно важных помещений нуждались в срочном восстановлении, но я потратила много сил именно на эту, казалось бы, совершенно бесполезную в практическом плане оранжерею. И оказалось, что совершенно не зря.
Каждое из этих растений требовало так много заботы! Капризные и своенравные, они были согласны отдавать свои соки для облегчения страданий Тео только в обмен на тщательный уход. Поливать ранним утром водой исключительно определенной температуры – ни на полградуса больше или меньше, каждый день протирать выстреливающие длинные листья тряпкой, смоченной в соке лесных ягод, переставлять горшки утром – на восход солнца, а вечером – на запад.
