Клён ты мой любимый - страница 5
– Что он сказал? – спросила я Бобра, когда мы подошли ближе.
Он посмотрел на меня, будто увидел муху на белоснежном белье и, кривя губы в уже знакомой презрительной усмешке, удостоил ответом:
– Эта девушка похожа на его дочь Розину.
Николло кивнул, услышав знакомое имя, и сказал что-то просительным тоном, приложив руку к сердцу. Я поняла, он просил продать картину.
Бобр достал из кармана маркер и написал на листе отзывов 1000 евро. Николло взял у него маркер и написал 500. Началась торговля. Я ликовала.
Наконец, они сошлись на 800 евро, и Бобр стал вынимать картину из рамы.
– Что вы делаете? – спросила я, – ведь багет тоже денег стоит.
– А что вы тут делаете? Не видите, я продал свою картину, но покупателю удобнее везти её без рамы. Вопросы будут? Занимайтесь лучше бумагами.
– Скажите ему, что я сейчас заполню бумаги для декларации, чтобы провезти картину через границу.
– Сами скажите.
– Документы. Я пишу документы, – тронула я Николло за рукав, кипя от негодования.
Он опять кивнул, не сводя глаз с картины. Розина – ина. Надо ему сказать, что слово «дура» – не очень хорошее в русском языке. Хорошо ещё, что наш «Мух» подписывал картины на обратной стороне.
Заполняя необходимые документы, я немного успокоилась. Николло с Бобром подошли к моему столику, и итальянец начал отсчитывать купюры. Бобр небрежно сунул их в карман, потом подумал и бросил на стол 100 евро.
– Это наш процент? – удивлённо спросила я.
– Нет, это ваш процент, с Ларой я сам разберусь.
– Благодарствую, но мне подачки не нужны, – нахмурилась я.
– Извольте, как изволите, – балагурил Бобр, вызывая своей кривой усмешкой ещё большее моё недовольство и забирая деньги в карман.
Николло с интересом наблюдал за нашей перепалкой, потом взял лист бумаги, написал на нём своё имя и отдал мне:
– Интернет.
– Спасибо, – я написала на листе адрес своего почтового ящика и отдала ему, – почта.
– В Италию собираетесь? – продолжал Бобёр, не убирая с лица своей отвратительной усмешки.
– Вам-то что? Вот тут подпишите и можете идти писать очередную дуру.
– И что я должен подписать? Что вы отказались от моей взятки?
– Нет, то, что вы продали свою картину в нашей галерее за 800 евро.
– А если не подпишу?
– Подпишете по просьбе Ларисы Андреевны.
– А если я скажу ей, что продал за 500, да ещё вам 100 отстегнул?
– Вам она не поверит, – ответила я, как можно спокойнее, хотя очень хотелось ударить его по ехидному лицу.
– Ладно, чао, куколка, – он приветливо махнул рукой и пошёл на выход.
Я стерпела и это. Не могла же я, пока не ушёл Николло, бросить ему вслед тяжёлую подставку для ручек, которую всё это время тёрла пальцами.
Николло подошёл ко мне, взял руку, поцеловал её также чувственно и, сказав по-английски: «до-свидания», вышел, помахав мне на прощание бумажкой с адресом моей электронной почты.
Скоро начали появляться посетители, останавливались около надписи: «Портрет Индурры» и, не видя портрета, теребили меня. Пришлось написать: «Картина продана» и поставить рядом с пустым местом. Вешать то, что валялось на моём столике (Бобёр как небрежно бросил картину, так больше к ней и не прикасался), я не решилась без согласования с Ларисой Андреевной, к тому же картина была без рамы.
Вечером появилась и сама Лариса и, выслушав мой отчёт, осталась очень довольна тем, что она хотела запугать иностранца ценой в 1000 долларов, а он заплатил 800 евро, что было даже чуть больше. Конечно, я опустила все свои пререкания с художником. Мне и самой было неприятно всё вспоминать.