Обеими руками вцепляюсь в его запястье, пытаясь оторвать эту смертоносную лапу от себя. Но его пальцы лишь усиливают хватку, сжимаясь сильнее. Перед глазами начинают появляться светлячки. Мне невозможно дышать.
Инстинктивно размыкаю губы, как выброшенная на берег рыба, пытаюсь заглотить хоть крупицу кислорода, вдохнуть. Грудь, обтянутая блузкой судорожно вздрагивает, и эта попытка оборачивается против меня.
Джек на долю секунды опускает взгляд, и я понимаю, что просчиталась. Огонь ярости в его глазах мгновенно меняется другим, более терпким и глубоким, и я едва успеваю глотнуть кислорода, Джек затыкает мне рот поцелуем.
Шея саднит от его хватки, которую теперь он переместил назад, к затылку, чтобы не дать мне уйти. Настойчивый до грубости язык трахает мой рот, буквально имеет меня заставляя окончательно потеряться в ощущениях. Я кажется бью Джека по плечам, ударяю по груди, осыпаю его своей ненавистью, но даже сама не до конца осознаю, что происходит.
Рука на моей шее растворяется, и в ту же секунду я взмываю в воздух. Чтобы не упасть хватаюсь за широкие плечи, царапаю их ногтями, стремясь сделать так же больно, как он делает мне. Узкая юбка комкается в районе талии, трусики до боли впиваются в бедра, но в то же мгновение слабнут, стоит этому животному порвать их. И едва я успеваю осознать, что происходит, меня буквально надвое разрывает его горячий член.
Язык, до этого терзавший мой рот, прекращает натиск, но Джек не выпускает из плена мои губы. Он лишь отвлекается на то, чтобы выдохнуть. Будто выпускает копившееся внутри напряжение, стоит нашим телам соединиться. Моя голова кружится, я выдыхаю и тут же шумно вдыхаю, когда первый толчок впечатывает меня в стенку лифта. Моя голова ударяется о металл, я жмурюсь, пытаюсь надышаться кислородом, пока этот зверь не вспомнил, что мечтает меня придушить. Но вдохи обрываются в такт ударам его бедер о мои. В такт творящемуся бесконтролю.
– Отпусти… – наверно это произношу я, но совершенно непонятно, на что я надеюсь. Пальцы Джека больно впиваются в бедра, он дергает меня на себя, и тут же отводит, чтобы растрахать сильнее. – Оставь…
Протестую какими-то невнятными выдохами. Напряжение, копившееся все эти годы, концентрируется внизу живота. Мне становится больно терпеть то, что творится сейчас. Я стону от боли, но Джека это не волнует совершенно. Он еще неистовее имеет меня, будто читает мысли и знает, что эта боль вызванная напряжением лечится только одним способом.
Наши губы не расцепляются ни на секунду. Мы дышим друг другом, задыхаемся буквально в этом танце грязи и ненависти. Наши тела то склеиваются до основания, то расцепляются почти насовсем.
Боль становится невыносимой. Я зарываюсь пальцами в темные волосы Джека и оттягиваю их, вкладывая в этот жест всю свою ненависть. Кусаю его губы, выплескиваю на него всю боль, что он мне причинял.
– Да… – зачем я это говорю? – Дж…Джек я ненавижу тебя! Ненавижу!
Он рычит. Нагоняет меня и не дает раствориться в этой дымке оргазма одной. Кончает, в последний раз насадив меня так глубоко, насколько позволяет мое истерзанное нутро. Его хриплый рык отдается в ушах победным кличем. Я тяжело дышу. С запозданием осознаю, что Джек Моретти кончил внутрь и ненавижу его за всё. Абсолютно за всё!
Но сил выразить это нет, он отнял их, когда вытрясал из меня душу.
Сил вообще ни на что нет.
