В разгаре лета тут царили буйные заросли, как в любой из прибрежных рощ к югу. Мясисто-зеленая листва на деревьях, кустарник густой и непролазный, как плетеные стенки детской люльки. Старая инлиска привела стайку оборванной долгогорской детворы пошарить что-нибудь стоящее в прибитом к ильному берегу соре и пособирать под пологом веток дикую чернику. Натруженно вверх в сторону порта и назад по течению сплавлялись баржи; лодочники перекликались на своем бранном языке и перекидывались одними им в силу профессии понятными словечками, присущими этой части реки, – звонкоголосо и непостижимо, как птичья песнь. Река вкрадчиво бормотала мостам, что сбегали к Старым Воротам, и крутила водовороты на южной стороне склизских от водорослей опор. С отмелей Ильника пешеходы и повозки на мостах казались ожившими куколками: игрушечные стражники в пропотевших синих плащах взымали пошлины с игрушечных кучеров, пока миниатюрные кони и мулы отмахивались от невидимых мух.
Окружающий мир пах летом, зеленым, изобильным, почти без намека на осенний тлен и распад. Под сенью рощи, спиной к Старым Воротам, сидели двое, а поверхность воды мерцала, колыхаясь, перед ними. У мужчины топорщились выбеленные сединой волосы и с губ не сходило откровенное, насмешливое изумление. У круглолицей, курчавой, как инлиска, женщины скулу пересекал шрам, а один глаз молочно заплыл. Глядя на них, всякий подумал бы, что перед ним два человека.
– Оно уже хватилось клинка, – сказал мужчина.
– Поди еще когда хватилось.
– Жаль, меня там не было. Представляю, как хрыч подползает к своему алтарю, а там, кроме говна мышиного, ни хрена.
– Дорога минута, – сказала женщина.
– Не грызи себя поедом.
– Оно лишилось клинка. Я лишилась клинка. Если кто-то из нас остался в дураках, значит, дураки мы оба.
Мужчина придвинулся, щурясь на солнце, вспыхивавшее на водном просторе.
– Скажу в оправдание – вокруг тебя буквально одни бандиты и воры.
– Но это мои бандиты и воры. Коль собака кусает псаря, виноват всегда псарь.
– Отбраковывают, впрочем, собаку.
– Уже скоро, – сказала женщина. И тут же добавила: – Клинок стремится попасть назад, туда, где его ждут.
– Ясно. Ну что ж, я тоже кое-что призываю к себе. Правда, покамест не уверен, что именно, – но не он один умеет играть в такие игры.
– А еще в городе Шау.
– Серьезно?
– По-моему, да.
Мужчина помрачнел.
– Не сказать, что я в восторге, но это может сослужить нам пользу. В наши дни боги бродят по улицам. Вещи становятся непредсказуемыми. Но пока Бирн а Саль там, где ему положено быть, шанс у нас есть.
– Так близко мы не подбирались многие поколения, – сказала она. – Если ничего не получится…
– Получится.
Она повернулась к нему единственным ясным глазом:
– Ты в это веришь?
На краю воды один из детей заверещал и принялся рыть белесые наносы речного ила. Мужчина смотрел, как ребенок что-то поднял над головой. Продолговатый кусок металла. Речной мусор – драгоценный, поскольку у них не было и того.
Женщина встала и отряхнула грязь со штанов. Взор мужчины смягчился.
– Когда все закончится, – проговорил он, – и мы вдвоем снова…
– Когда все закончится, поглядим, будем ли мы сами еще ползать, – сказала она.
– Не говори так.
– Мрет все и вся. Боги умирают. А иначе чего мы тут делаем?
Ее лицу совсем не шла печальная улыбка. Женщина побрела прочь, уходя на юг краем рощи. И вскоре принялась насвистывать негромкую изощренную мелодию, принадлежавшую старому времени. Она шла вразвалку, и старушка с детворой сделали вид, будто ее не заметили.
