– Но если вы понизите ставки одним…
Отец почесал лоб ладонью.
– Тогда того же захотят и другие. Но нельзя ли их снизить по-тихому? Мы ведь не усаживаем нашего юстициария за один стол с гайанским послом.
– Можно, если получится, – сказал Карсен. – Но скольким людям придется доверить тайну?
– Слишком многим, – вздохнул отец. – Ну ладно. И как же с этим справлялся Даос?
– Сначала почему бы вам не… – Карсен кивнул в сторону Элейны – присев на диван, она глядела в развернутый перед ней свиток.
Это был договор, изложенный на трех языках – распознать удалось только два. Копия, догадывалась она, одного из мирных соглашений между ханчами и инлисками на заре основания города. Древний, как эти пергамент и чернила, он все равно слишком свеж, чтобы быть оригиналом.
– Конечно, – молвил Бирн а Саль.
– Здоровья вам, кузина, – сказал Халев, тронув ее за плечо, прежде чем выйти в коридор.
– И вам, – ответила она, и Карсен закрыл за собой дверь.
Отец опять вздохнул и с долгим выдохом отодвинул назад свое кресло, глядя на пышную ниву книг и бумаг.
– Подарок богов, что Халев разбирается в этом бардаке. Я полжизни изучал все это и до сих пор чувствую, что понимаю едва ли треть.
– Все лучше, чем понимать только треть, а думать, будто владеете досконально, – заметила Элейна.
– И то правда. Нам помогли бы наработки дяди Осая, но ими он не поделится. А просить самому, по-моему, гадко. Где ты была, пока я безвылазно сидел с моим учителем?
– Блистала в лучах внезапной популярности.
– Ах вот оно что, – сказал отец. – Ну да. Боюсь, это неизбежная часть наших дел. Их не остановить. Чисто головоломка, правда? Никому нельзя доверять и вместе с тем кому-то необходимо довериться. У меня есть Халев. Мы знаем друг друга с младенчества. Сосали одну кормилицу, в одной руке он, в другой я. Но тебе буквально все, кого знаешь, знакомы с детских лет. Ведь ты все еще ребенок. Почти.
– Не сочту ваши слова за пренебрежение, – отозвалась Элейна.
– Ты милосердная дочь, – сказал Бирн. – Лучше, чем я заслуживаю.
Он опустил взгляд и стал разглаживать складки на брюках. Ткань шуршала под ладонями. Он себя на что-то настраивает. Элейна притихла, позволяя отцу собраться с мыслями. Еще немного подумав, он подыскал нужные слова:
– Я хотел у тебя кое-что спросить. Была одна мысль. Идея. Когда дядя Осай уйдет, ты будешь жить одна в… – Широким жестом он обвел все поместье. – Одному человеку нелегко справиться с такой громадой. И рано или поздно ты окажешься во дворце. Надеюсь, пройдет не один десяток лет, но… Не в один час, так в другой. Переезд неизбежен, и…
Он взмахнул рукой, как будто подчеркивая суть сказаного. По сути, об этом и были все ее мысли – картины устрашающего будущего, – но она хорошо знала отца и понимала, что главное впереди. Она наклонила голову и внимательно ждала. Плечи отца поникли, придавая ему вид побежденного.
– Твой родич по матери, Джоррег, ждет очередного ребенка. У его жены лишь три месяца сроку, но это означает пятого отпрыска в переполненном особняке Аббасанн. А у нас зря простаивает столько места.
– Да пусть забирают, – чуть ли не перебила его Элейна, будто речь велась не о ее доме.
Будто не прожила здесь всю жизнь. В этих садах, в этих залах она играла в детстве. В этом доме поселились родители после свадьбы. Здесь, в детской, умерли ее братья. Если все это безразлично отцу, то почему должно цениться ею? Что именно, собственно? Стены. Двери. Ковры. Ничто. Холодок в спине навевала не грусть, и то, что Элейна боялась жить тут одна, когда о передаче дома не было речи, сулило мало уюта.
