Я знаю, что перегнул. Знаю.
Ещё я знаю, что она хороший учитель. Оливия часто нахваливала ее, демонстрируя мне новые выученные «па» или «плие» и прочие танцевальные связки, а я не привык подвергать сомнениям слова сестры. Но сейчас я не могу с этим ничего поделать, — жгучая ревность наполняет вены и сухожилия, она растирает в порошок все мое самообладание. Телом я здесь, но мыслями и сердцем далеко. А потому не сразу замечаю лёгкое перетряхивание ее плеч, тихий всхлип неожиданности и выступившие в отведенных в глазах слёзы.
Прекрасно. Молодец. Довел девушку до слёз. Как ей теперь после такого собственно продолжать занятие?.. Но я слишком взбудоражен, меня ведёт неодолимая ярость, а потому я и не сильно задумываюсь об этом, даже не удосужившись извиниться.
— Поехали домой, — хмуро бросаю я, беру малявку за руку и увожу.
21. 21
Я хватаюсь за ручку двери и на какой-то вырванный из пленки миг шум, гам и хаос внутри достигает своего апогея, грозясь проткнуть своей напряжённостью мои перепонки. Я вырываюсь из здания, словно вырвавшийся из плена пленник, плотно закрываю за собой дверь, и весь шум вдруг исчезает, оставшись глухо галдеть за разделяющей нас преградой. Затхлый воздух сменяется запахом летнего города вперемешку с сахарной ватой, бензином и запахом зеленых деревьев.
Я выхожу на улицу и опускаюсь на ступени крыльца. Люди смотрят на меня осуждающе, мол, приличная барышня не может себя так вести, просто сесть на ступеньки в юбке и каблуках посреди белого дня, но никто не осмеливается подойти и сказать мне это в лицо. Вероятнее всего они забудут обо мне уже через пять минут, я же не могу собрать себя по кусочкам. Вчера, долго стоя у дверей его номера, я так и не смогла решить, хватит ли у меня смелости продолжить то, что произойдет между нами, переступи я порог его номера. Как будто между нами кто-то поставил взрывчатку и взрываясь, она разбросала нас по разные концы баррикад. Что-то разделило нас, есть что-то ещё в его открытом взгляде, словах и поступках. И я знаю, что. Наверное, вы скажете, что в прошлом копаться уже нет смысла, а может именно в нем ключ нашего спасения. То, что произошло пять лет назад, — мне казалось, что так не бывает. Точнее, может быть, с кем-то в кино или даже, может, в реальности с мифически живыми людьми, которые дышат полной грудью и падают в бездонные пропасти риска с головой. Но никак не со мной. Не в этой жизни. Мы оба больше не те юные максималисты, которые клялись вместе пройти огонь, воду и медные трубы. Мы больше не дети.
Я роняю голову и утыкаюсь лбом в колени. Через пару минут из помещения доносятся глухие звуки, затем открывается входная дверь, из-за чего они прибавляют громкость до максимума, и кто-то ненадолго застывает в дверном проёме. Затем дверь закрывается и все звуки вновь исчезают. Время останавливается. Я не шевелюсь. Том ступает ближе и тяжело опускается рядом. Я слышу его дыхание.
Я слышу перекликающийся гул прохожих и проезжающих мимо машин.
— Я даже не знаю, что тебе сказать, Ким, — тихо произносит он.
Что ж, зато честно.
— Тогда не говори ничего, — глухо отзываюсь я.
Сегодня это был полный провал. Интервью вышло вовсе не профессиональным и отточенным, как я это стараюсь делать всегда, но сейчас там даже монтировать нечего. Я не могу собрать себя по кусочкам.
Я чувствую на себе взгляд Тома. Мне кажется, в нем есть толика сожаления.
