– Тут играет мой двоюродный. Он по пятницам ставит ретро—дэнс. Мы с ним на качелях в детстве дрались. Он, если что, знает, как качать.
Она кивнула. Просто потому, что ничего другого в голову не пришло. Внутри было ощущение, что язык перестал быть её собственностью, а мозг запросил внеплановую перезагрузку. Они вошли. Музыка ударила сразу. Не «встретила», не «окутала», а именно ударила – по солнечному сплетению, по ушам, по самооценке.
Паша заказал два «чего—то зелёного». Названия она не расслышала – и хорошо. Первый глоток отдал жвачкой, спиртом и лёгкой горечью детского шампуня. Она моргнула. Попробовала сказать что—то в духе «какая сегодня погода», но вышло что—то вроде:
– Ну, пробки, конечно… Excel…
И замолчала. В голове Кляпа сделала пометку: "сексапильное вступление уровня «пришлите прайс»".
Паша не заметил. Или сделал вид. Он смотрел на неё с такой непоколебимой доброжелательностью, что Валентина почувствовала себя гусеницей на групповом фото бабочек.
– Ты такая… прям настоящая. Это редкость.
Она кивнула. Снова. Уже вторая попытка согласиться с реальностью. Ничего не спасло.
Зазвучала музыка. Паша потянул её на танцпол. Не спросил, просто повёл. Она не сопротивлялась. И вот уже – движение. Он танцевал. В ритме, с уверенностью, с лёгким покачиванием плеч, как человек, которому нечего терять, кроме воды и графика доставок. А Валентина… Валентина дёргалась. В такт – но странному внутреннему ритму. Как будто отбивала морзянку: «помогите».
Паша обернулся, взял её за талию – осторожно, будто проверял, не закричит ли. Она не закричала. На удивление – даже не напряглась. От второго коктейля во рту стало тепло, в затылке – звонко. Она откинулась назад и даже попыталась изобразить танец. Выглядело это, вероятно, как живая скульптура на тему «неожиданное электричество».
Потом ещё один коктейль. Он был с чем—то синим и, кажется, намёками на персик. Потом ещё один танец. Паша двигался с искренней верой, что попал в музыкальный клип. Валентина – с той же искренней тревогой, что попала в скрытую камеру.
И вот – такси. Не обсуждали. Просто он вышел первым, поднял руку, махнул. Машина остановилась. Он открыл дверь, подал ей руку, как рыцарь в кедах. Посадил в машину с такой нежностью, которой её давно не касались. Она посмотрела на него и впервые за вечер подумала: возможно, если пережить это свидание, жить станет проще. Или наоборот – сложнее, но веселее.
Он закрыл дверь. Обошёл. Сел рядом. Машина тронулась. Подсолнухи пахли как август. А неон клуба всё ещё мигал сзади, как система, пытающаяся перезагрузиться.
Машина была точно не из века технологий. Из тех, в которых подголовники теряют форму, а вентиляция работает как дыхание больного на поздней стадии бронхита. Валентина села, будто погружалась в гроб с колёсами – обивка скрипела, ремень безопасности щёлкнул с обидой, и пахло в салоне тем, что можно было назвать «ароматом сдаваемой квартиры»: ёлочка в форме пива, влажная тряпка, забытая в ведре, и лёгкая нотка печали, откуда—то из—за обивки.
Паша сразу занял всё звуковое пространство. С первых секунд он повёл себя, как будто это их третье свидание, и они едут на дачу жарить мясо. Говорил он весело, с искренним восторгом по поводу собственной биографии, щедро раздавая подробности. Как однажды на восьмом этаже чуть не уронил бутыль на начальника охраны – тот в прыжке спас корпоративный ламинат. Как однажды доставлял воду в здание бывшего КГБ и случайно застрял между этажами. «В лифте, не в допросной, ха—ха!» – пояснил он, и Валентина нервно засмеялась, хотя ни шутки, ни лифта не поняла.
