И все равно этот крокодилоконь был красивый в каждом своем движении. Казалось, он парит над землей. А может, так оно и было?
Король сидел в седле, чуть отведя руку с большой белой палкой, на конце которой мерцал красно-зеленый шар. Наверное, это был волшебный посох. Я хотела спросить Гарольда, но тут горожане опомнились и завопили так, что даже коняга подо мной, уж на что спокойный, вздрогнул.
– Обер-рон!
– Слава королю!
– Слава!
В этом реве и гвалте потонули слова мэра – тот обращался к Оберону и кланялся, приложив руку к сердцу. А король сидел в седле и смотрел на него так же спокойно и внимательно, как смотрел еще недавно на меня…
Я покосилась на Гарольда. Он не сводил с Оберона глаз и был непривычно бледный, даже веснушки пропали. Я подумала: а ведь для Гарольда все это, как и для меня, в первый раз. В первый раз на его памяти Королевство бросает насиженное место и уходит в никуда, и неизвестно, что там, впереди, ждет.
Интересно, он взял с собой старую куртку, как велела ему мать?
Пока я об этом раздумывала, мэр закончил свою речь. Оберон коротко кивнул ему и обвел площадь глазами. И сказал одно слово – будто бы негромко, но голос его перекрыл гул толпы:
– Прощайте.
И протянул мэру большой ключ, вроде как из спектакля про Буратино. Люди вокруг заревели, завопили, в воздух полетели шапки, шляпы, свернутые платки…
А меня будто булавкой кольнули: значит, сейчас уже протрубит труба? И у меня не будет пути к отступлению?!
Я повернула голову. Гарольд смотрел прямо на меня:
– Ну что? Твой последний шанс вернуться. Давай.
Он изо всех сил старался говорить равнодушно, но на последнем слове голос его выдал. Мой учитель очень хотел, чтобы я ушла восвояси и унесла с собой его хлопоты.
Оберон на своем крокодилоконе медленно ехал вдоль каравана – от хвоста, где стояли хозяйственные повозки, к голове, где было его место. Иногда останавливался и перекидывался с кем-то парой слов.
Вот он все ближе к нам… все ближе… И времени на решение у меня все меньше… меньше…
Его конь был совсем близко, когда я увидела, что к бокам чудовища (и к коленям Оберона) прижаты перепончатые крылья, а из ноздрей немножко вылетает дым.
– Привет, Лена.
Я выпрямила спину, как могла.
– Добрый день, ваше величество, – и попыталась улыбнуться.
Оберон был серьезен:
– Ну что же, решай. Ты идешь с нами – или возвращаешься к себе?
– А вы знаете, у меня ничего же не получается…
(Что я делаю? Вся площадь на нас смотрит, каждая секунда на счету, сейчас протрубит труба…)
– Разве я нужна вам, ваше величество? Я маленькая…
Гарольд засопел, еле слышно постанывая.
– Конечно, ты нужна нам. – Оберон и бровью не повел. – Итак?
* * *
К полудню мы въехали в другой город, поменьше. Здесь тоже набежала толпа, и тоже стражники с копьями стояли вдоль дороги, и тоже кричали «Слава» и «Прощайте». Я к тому времени так устала, что готова была вывалиться из седла. Гарольд молчал всю дорогу. Он был неимоверно разочарован, прямо-таки убит.
Я уже ничего вокруг не замечала и смотрела вниз, на свои руки с уздечкой. Мой конь не нуждался в командах – он был значительно умнее меня и сам шел в строю, то ускоряя, то замедляя шаг. Я краем уха слушала приветственные крики, а сама думала: долго еще? Когда же привал? Когда это кончится?
Даже когда радостные вопли вокруг стали совсем уж оглушительными, я не сразу поняла, в чем дело. А потом вдруг оглянулась – рядом с моим конем, шаг в шаг, плыл белый крокодилоконь Оберона.
