Джоанна прервала его:
– Повторите имя, которым вы назвали меня?
– Лиза Шелгрин.
– Да. И какое отношение она имеет ко всему этому?
– Она была единственным ребенком Томаса Шелгрина.
Джоанна широко открыла глаза и уставилась на него, будто ожидая, что он рассмеется, но он даже не улыбнулся, и она с чувством неловкости поерзала на сиденье. И снова Алекс не почувствовал лжи в ее ответе. Она была удивлена.
– Вы хотите сказать, что я дочь этого человека?
– Да. По крайней мере, я верю: девять шансов из десяти, что это так.
– Невозможно.
– Но откуда вы знаете…
– Я знаю, чья я дочь.
– Или вам кажется, что вы знаете.
– Моими родителями были Роберт и Элизабет Ранд.
– И они умерли в результате несчастного случая возле Брайтона.
– Да. Много лет тому назад.
– И у вас нет живых родственников.
– Вы что думаете, я говорю неправду?
Водитель уловил в ее голосе нотки враждебности. Он бросил на них взгляд в зеркальце заднего обзора, а затем стал смотреть прямо вперед, из вежливости напевая вместе с радио чуть громче, чтобы не подслушать, даже если он и не знал языка.
– Джоанна, вы воспринимаете все в штыки.
– С чего вы взяли?
– У вас нет причины сердиться на меня.
– А я и не сержусь, – резко произнесла Джоанна.
– По вашему тону этого не скажешь.
Она не ответила.
– И вы боитесь того, к чему я все это веду, – добавил Алекс.
– Это смешно. И вы не ответили на мой вопрос: вы думаете, что я говорю неправду?
– Нет, я не могу обвинить вас в этом. Я только…
– Тогда в чем вы обвиняете меня?
– Ни в чем, Джоанна, если вы…
– А я чувствую себя так, как будто вы обвиняете меня.
– Извините, я не хотел произвести на вас такое впечатление. Но вы реагируете так, как будто я сказал, что вы виноваты в каком-либо преступлении. Я совершенно в это не верю. На самом деле я думаю, что другие люди повинны в преступных действиях по отношению к вам. По-моему, вы – жертва.
– Жертва чего?
– Я не знаю.
– Кого?
– Я не знаю.
– Господи, да что же это! – закричала Джоанна, выйдя из себя, и, кажется, при этом она поняла всю неловкость своего поведения. Через боковое окно автомобиля она стала смотреть на проходящие по улице Шийо машины и мотоциклы, а когда снова повернулась к Алексу, уже держала себя в руках: – Это невозможно. Но, как бы то ни было, вы меня заинтриговали. Я должна знать, как вы пришли к столь странному выводу.
Алекс продолжал как ни в чем не бывало:
– Однажды ночью в июле 1972 года, летом, когда Лиза Шелгрин окончила первый курс Джорджтаунского университета, она исчезла с виллы ее отца на Ямайке, где находилась на каникулах. Кто-то проник в ее спальню через незапертое окно. И хотя повсюду были видны следы борьбы и пятна крови на постельном белье и на подоконнике, никто в доме не слышал ее криков. Стало ясно, что ее похитили, но никакого требования выкупа не было. Полиция считала, что она была похищена и убита. Сексуальный маньяк, решили они. С другой стороны, они не смогли найти ее тело, поэтому и не могли утверждать, что она мертва. По крайней мере, не сразу до того, как они провели тщательнейшее расследование. Имея дело с сенатором США, власти Ямайки делали все возможное, чтобы найти девушку. Через три недели Шелгрин потерял всякое доверие к полиции острова. Будучи сам из окрестностей Чикаго и по рекомендации одного из его друзей, кто пользовался услугами моей компании, Шелгрин попросил меня вылететь на Ямайку на поиски Лизы. Мои люди работали по этому делу в течение десяти месяцев, пока Шелгрин не сдался. Мои самые лучшие восемь или девять человек отдавали все время и силы, как и местные полицейские, чтобы выяснить на месте все, что можно. Для сенатора это было недешево, но он не скупился. В этом ему надо отдать должное. Он очень волновался о своей дочери. Но дело не продвигалось ни на йоту, задействуй мы хоть десять тысяч человек. Я имею в виду, что это дело было из нераскрываемых – идеальное преступление. Это было одно из двух крупных расследований, в которых мы потерпели полный провал, с тех пор как я взял дело в свои руки.
