– Ты чего дерешься? Не даешь мне спокойно поесть.
– Это ты не даешь мне спокойно поесть, – Соня разозлилась не на шутку: он сейчас получит по полной.
– Зачем тебе есть? Хочешь стать толстушкой? Может, еще и прыщавой толстушкой? К тебе так никто на пушечный выстрел не подходит, боится то ли когтей, то ли яда – уж не знаю, чего в твоем арсенале больше.
– Ну, все, ты труп! – констатировала факт Соня – довел ее.
Однако она не рассчитала, какая реакция у Лекса. Пока она произносила эти слова, он оказался в дверях столовой.
– Ой, боюсь! Пойду памперс поменяю, – смеялся Лекс.
– Урод!
Соня бежала за ним с явным намерением убить взглядом, больше оружия на данный момент у нее не было. Лекс ворвался в кабинет директора.
– Прости, – он встал за креслом Даши, которая просматривала бумаги.
– Убью! – Соня ворвалась в кабинет, широко распахнув дверь.
Пока она бежала за Лексом, не обратила внимания, что он скрылся в кабинете директора – кабинет и кабинет. Увидев перед собой маму, девочка пришла в еще большую ярость: ничтожный червь – спрятался за ее же маму, в кабинете директора школы. Ну, она ему сейчас задаст такую трепку.
– Мама, я его убью, ей богу.
– За что?
– Он заслужил, честно.
– Можно подробнее.
– Утром он слопал мой бутерброд.
– Просто съел, – Лекс показал язык.
– Мам, он бесит меня.
– Соня, нельзя ли изъясняться нормальным языком? – строго спросила мама.
– В школе дергает за хвостик. Меня никто не дергает. Сейчас съел мою кашу.
– Каши стало жалко? Жадина!
– Мама, вот опять. Рожи корчит.
– Ябеда – корябеда, зеленый огурец, на полу валяется – никто его не ест.
– Мама!
– Я поняла. Сядь. Соня, садись. Саша, в чем дело?
– Ни в чем. Нельзя сделать что-то просто так? Чего она ябедничает? Побила меня, между прочим.
Впрочем, последние слова он сказал уже без озорства. Задумывалась, по мысли Лекса, веселая игра, в которую будут играть двое, остальные, по желанию, подыгрывать. Однако молодой человек сказал… он помнил, что сказал – к ней никто не подходит, действительно, на пушечный выстрел. Сидит, опустив глаза – запомнила. Начнет извиняться – она поймет. Не извиниться нельзя – не желая, обидел девочку, очень сильно обидел.
– Тебе так жалко каши для старшего немощного брата? – он схватился за спину и шаркающей походкой заковылял к Соне. – Ох, спина, родимец ее возьми, болит – отбила чья-то рука. Ох, – он сел рядом с сестренкой.
– Мама, я пойду на урок – звонок был.
Дверь закрылась, Лекс распрямился.
– Саша.
– Прости. Я, не подумав, произнес слова, которые не имел права произносить – обидел Соню.
Он поднялся. Когда вошел в класс, все заулыбались: наверное, досталось от Дарьи Дмитриевны – примолк. Урок шел своим чередом, как вдруг Лекс встал и без объяснений вышел. Открыв дверь в спортивный зал, он знал, что случилось. Она не плакала, даже не думала. Обида заглушала боль в корне. Лекс опустился на колени – надо осмотреть ногу. Да иди ты – ответ читался во взгляде. Пришел Смит. Он обнял Соню и держал так, пока Лекс расшнуровывал кроссовок, снимал носок, осматривал лодыжку. Вывих, пусть и со смещением, но вывих. Смит крепче прижал к себе ребенка, стараясь забрать предстоящую боль. Лекс резко дернул ногу – послышался щелчок. Артур уже нес Соню к машине. Дома ее уложили в кровать, напоили лекарствами, устроили ногу, но все это заглушала боль от обиды. Лекс не пошел наверх, сидел внизу, на кухне. Зашел Артур.
