– Ну уж нет, – заартачился я. – Раз пришли на рыбалку, так должны поймать хоть одну рыбку! Вон же они плавают…
Я снова насадил червя и закинул наживку поближе к неспешно дефилирующим в водорослях небольшим красноперкам. Но не успели разойтись круги от качающегося на воде поплавка, как опять из-под большого листа кувшинки метнулась знакомая тень, и поплавок резко утонул.
И хоть я понял, кто там снова безобразничает, все равно чисто машинально рванул удочку на себя. Сочно чмокнув, из реки выворотилась болтающая в воздухе лапками с растопыренными пальцами лягушка. Показалось, что она была даже больше первой и с негодованием таращила на меня свои нагло выпученные глаза.
Братишка мой упал на прибрежную траву и стал с хохотом кататься по ней.
– Ой, не могу! – выкрикивал он, колотя руками по земле. – Ты где так научился лягух ловить, а?
Этого я уже стерпеть не мог. Схватив отчаянно сопротивлявшуюся лягушку, я вывернул из ее пасти крючок, щелкнул ее по носу и со словами: «Пошла вон, дура пучеглазая!», выкинул ее в реку. Лягуха шлепнулась в воду и тут же проворно унырнула под листья кувшинки. Ну а мы, естественно, отправились домой. Ни с чем.
Но зато, когда мы вернулись с мамой через пару недель домой, на Иртыш, уж там-то я отвел свою изголодавшуюся по настоящей рыбалке душу. И никакие лягушки мне там не н мешали.
Кстати, о мамонтах
Было это, когда я жил и работал в одном из райцентров на Иртыше, в Железинке. Как-то пошел на рыбалку на древнее русло реки – Старицу. Но в тот день клевало неважно. На влажном илисто-песчаном берегу присесть было негде. Я заметил неподалеку какую-то корягу. Подтащил ее, почему-то страх как тяжелую, поближе к снастям, и уселся. Но что-то в коряге выдавало, что это было не дерево. Поскреб складником поверхность «коряги» – оказалось, что это огромная кость, судя по строению – голень мамонта. Откуда она здесь взялась – понять было несложно. Высокий песчаный берег Старицы постоянно обрушивался огромными кусками – так «работали» весеннее половодье и бьющие из основания крутой стены берега неисчислимые родники и ключи. А вместе с вывалами на берег ссыпались и кости древних животных, до этого безмятежно покоящиеся десятки тысяч лет под толщей песка.
Поскольку к старине я никогда равнодушным не был, рыбалку тут же оставил и, взвалив эту гигантскую кость на плечо, поволок ее домой. Весу в костяре было, наверное, пуда полтора (хорошо еще, что она была без мозгов). Определил ее для хранения в ванную комнату – все равно в те годы водопровод в нашем доме не работал, и здесь мы держали картошку и пр. Потом к этой голени добавились несколько огромных зубов мамонта, ребер, обломков бивней и еще каких-то других костей.
Скоро моя ванная превратилась в мамонтовое кладбище. Домочадцы пугались этих костей и жутко на меня ругались. Да и мамонтовые мощи начали обсыхать, трескаться и обсыпаться. Скрепя сердце, я нашел телефон Павлодарского областного краеведческого музея и сообщил, что готов продать не менее центнера ценных экспонатов, пусть приезжают. Когда там узнали, что я имею в виду мамонта, то предложили мне самому привезти эти кости – это за 200 километров. И бесплатно.
Уже началась зима, домочадцы мои начали потихоньку утаскивать на помойку наиболее подъемные кости. И тогда я договорился с директором Железинской средней школы о меценатском акте – передаче костей мамонта в школьный музей. В школе машины не было, и остаток костей – где-то килограммов 70, я утащил туда на санках сам. При передаче ценных экспонатов представителей прессы не было, не считая меня самого. Я же тогда был очень скромным молодым журналистом и предпочел замолчать этот общественно значимый факт. Но лишь до сегодняшнего дня.
