Книга без смысла - страница 3

Плотность больше не просто «изменилась». Она стала неравномерной, клочковатой. Пустота сгущалась в узлы, в тугие, невидимые комки, между которыми простирались зоны еще более пронзительной разреженности. Перемещаться между этими зонами (если бы было кому перемещаться) было бы подобно переходу из вязкого сиропа в ледяную, обжигающую пустоту и обратно. Эти перепады «давления ничто» создавали эффект головокружения, дезориентации. Мир (не-мир) вокруг словно пульсировал, то сдавливая невидимыми тисками, то отпуская в звенящую бездну. Это уже не было похоже на спокойное дыхание спящего великана. Скорее, на аритмию умирающего сердца.

И мерцание… О, оно стало настойчивее. Оно больше не было едва уловимым намеком. Теперь это были короткие, резкие вспышки отсутствия света. Представь себе не вспышку лампы, а вспышку тьмы в освещенной комнате – мгновенное, шокирующее погружение в черноту, которая тут же отступает, оставляя после себя лишь растерянность и напряженное ожидание следующего провала. Эти «темные вспышки» пронзали монотонность, как иглы, не принося с собой ничего, кроме острого ощущения нестабильности, хрупкости самого существования этого места. Они били по нервам, заставляя вздрагивать от ожидания следующего укола темноты.

Направление, которое раньше лишь угадывалось, теперь превратилось в явственный, почти насильственный вектор. Словно невидимая сила тянула все к некоему центру. Или, наоборот, расталкивала от него? Определить было невозможно, потому что сам центр оставался нелокализуемым, фантомным. Но тяга была реальной. Она ощущалась как внутреннее напряжение, как сопротивление неподвижности. Это было похоже на ощущение, когда ты стоишь на краю пропасти, и тебя одновременно тянет вниз и отталкивает назад страх. Этот конфликт, эта борьба между притяжением и отторжением, создавала почти физический дискомфорт, чувство внутреннего разрыва.

Что-то изменилось и в псевдодиалогах. Они стали короче, острее, словно обрывки панического шепота:

«…трещина… растет…» – констатация распада, разрушения чего-то неопределенного.«…не туда!..» – предостережение, брошенное в никуда. «…слишком поздно?..» – вопрос, на который ответ заведомо ужасен. «Оно смотрит?» – параноидальный шепот, ищущий невидимого наблюдателя.

Эти фрагменты больше не просто намекали на растерянность. Они кричали о страхе, о потере контроля, о приближающемся коллапсе. Они больше не резонировали с твоей тихой экзистенциальной тоской – они били по твоим самым базовым страхам: страху неизвестности, страху разрушения, страху быть наблюдаемым кем-то или чем-то враждебным. Они были крючками, цепляющими твое подсознание, заставляющими чувствовать угрозу там, где нет ничего, кроме слов на странице.

Ты читаешь это, и что ты чувствуешь сейчас? Раздражение усилилось? Превратилось в злость? Или, может быть, в тебе проснулся азарт исследователя, пытающегося разгадать шифр, которого не существует? Ты чувствуешь, как текст играет с тобой? Как он дергает за ниточки твоих ожиданий, твоих страхов, твоей потребности в смысле? Он обещает остроту – и дает тебе ощущение остроты, но не через сюжет, а через манипуляцию твоим восприятием. Он создает напряжение из ничего, заставляет твое сердце биться чаще в ожидании события, которое никогда не наступит.

Это похоже на просмотр фильма ужасов, где саспенс нагнетается музыкой, ракурсами камеры, тенями, но монстр так и не появляется. Напряжение есть, страх есть, но объект страха отсутствует. И от этого становится только хуже, потому что твое воображение само дорисовывает самые страшные картины в этой пустоте. Здесь происходит то же самое. Текст создает рамку, а твой собственный разум заполняет ее своими самыми глубокими тревогами.