на ярком летнем солнце…
Лицо мальчика имело гордое выражение, но веселое…
Братья отвели меня в церковь
Мне стало страшно, и я всё забыла о венчании
Потом я сидела рядом с ним в большом зале
Стены были обиты пестрыми флорентийскими тканями
За столами пили, ели, много говорили многочисленные гости,
разноцветные, как дорогие попугаи из далеких стран
На хорах играли музыканты
Слуги нарезáли гостям мясо и разливали вино
в серебряные чаши
Подано было много дичи и рыбы,
приготовленной на самый разный манер
Принесли груши, яблоки,
тарелки, полные венецианскими конфетами,
какие обычно подаются на свадьбах
И вот свадебный пирог уже несут
двое слуг,
сгибаясь под тяжестью золотого подноса
Огромный пирог из слоёного теста,
начиненный жареными вальдшнепами и куропатками.
Значит, скоро конец свадьбе и будет брачная ночь…
Я ничего не ела, кроме нескольких миндальных печений,
и пила вино, разбавленное водой –
мне всё время хотелось пить…
Я думала лихорадочно, что мой муж ничего мне не сделает.
Я ведь знала, что это умеют делать взрослые мужчины,
а ему было только одиннадцать лет!
Я боялась боли…
Но он это сделал,
грубо; и я после поняла, что неумело,
причинив мне сильное кровотечение и отчаяние.
Я так плакала, что теперь он испугался.
Он уговаривал меня подчиняться ему,
потому что так надо.
Два года он мучил меня по ночам,
а днем мы почти не виделись.
Он подружился с моими братьями
и они пристрастили его к охоте.
Однажды за ужином он много выпил
и стал серьезно убеждать моих братьев,
что хочет иметь большую семью, много детей.
Детей мне вовсе не хотелось,
только не от него!
Братья знали, что если мой муж умрет,
они смогут распоряжаться моим имуществом
и мной…
Конечно, то, что он упал с коня,
могло быть случайностью.
Он ушиб голову, потерял сознание, началась рвота,
и через несколько дней его не стало.
Я не думаю, что мои братья были виноваты,
разве что Массимилиано…
Я сказала моей старой кормилице, что больше никогда
не дам ни одному мужчине
прикоснуться к моему телу!
Но она открыла мне, что впереди вся жизнь моя
и много наслаждений.
– Ебаться надо много, – так она сказала,
и прибавила с ухмылкою смешной гримасой, –
чтоб доебаться наконец-то до любви!..
Моя Баубо,
совсем похожая на прислужницу в древнем царском
доме
с влагалищем вместо рта
и сосками вместо глаз…
Как непристойно она смешила меня!..
Тиберио и Массимилиано размечтались,
как после смерти моего юного мужа
они принудят меня уйти в монастырь,
и в их распоряжении окажутся дворцы, сады,
плата, которую следовало взимать
с крестьян-арендаторов моих земель,
принадлежащие мне городские сукновальни…
Но Тиберио сомневался,
он уже немного понимал мою натуру;
понимал,
какая вскоре я сделаюсь…
А Массимилиано в большом зале с двусветными окнами
заговорил об устройстве поминального обеда
и о приглашении нотариуса
на третий день после торжественных похорон.
А сердце мое сильно билось.
Я сказала громко, что уже послала за нотариусом,
за тем самым, о котором рассказывал мне отец.
Они часто пировали вместе
за дверями, запертыми для меня.
Нотариус удостоверил завещание моего отца обо мне
как о почти единственной наследнице.
Всё имущество моего покойного мужа,
приданое, которое дал за мной отец,
я возвратила матери
несчастного, в сущности, парнишки.
Я уменьшила арендную плату, взимаемую с крестьян,
и увеличила плату работникам сукновален.
К поминальному обеду я заказала белые трюфели,
лучшую рыбу, шампанское вино без игры
