Мне, в отличие от Кулака, не требовались деньги для жизни в Ястребске. Я уже знал, что мать будет отправлять по тысяче рублей в неделю. Моя мама подкрепляла это словами, что важней всего образование, а наработаться еще успею. Поэтому не особо переживал из-за денег, но мне было неловко об этом говорить Андрею, ведь его родители не смогут обеспечить необходимым и материальный вопрос будет лежать на его ответственности. В итоге я долгое время себя мучал переживаниями о поиске работы, чтобы выглядеть равным со своими друзьями, причем со всеми. Для Кулака и Славика я был бы таким же выживастиком, как они, вечно в режиме тревоги, а для Владика с Мансуром смог бы находиться на одном материальном уровне, чтобы больше не иметь от них подачек. Меня всю жизнь бесило находиться посередине. Я для всех был чужим. Для Нижнего Родищенска я слишком богатый и пафосный, а для Верхнего – бедный и простой. Порой от подобных мыслей казалось, что у меня нет друзей. Я чувствовал себя лишь объектом для чужого превосходства. К примеру, Андрею было важно чувствовать себя победителем относительно меня, будь то какое-либо соревнование или обычный спор. И в тех случаях, когда он проигрывал, не признавал своего поражение, а просто находил оговорку своей неудаче, и в результате я все равно оказывался неправ. Возможно, это лишь детское поведение, хотя мы были на пороге взрослой жизни.
С железнодорожных путей мы вышли на небольшую опушку, где были установлены самодельные тренажеры. На площадке никого не было, так как все, кто ходил на это место, ушли отмечать прошедший бой. Мы часто зависали на этой площадке. Ну как мы, мои друзья и я вместе с ними, ведь, в отличие от них, я не увлекался спортом, для меня эта точка была своего рода местом тусовок.
Лето было в самом разгаре, и жара не планировала спадать. В придачу в черной одежде очень сильно напекало. Перед упражнениями Кулак снял с себя футболку в обычной своей хвастовской манере, хотя позерство было ни к чему, но заниматься спортом в такую жару невыносимо (не представляю, каково было бойцам на поле). Мне хвастаться было нечем, да и стеснялся своего пузика, от этого даже в лютую жару постоянно был в чем-то.
С тропинки рядом показался Славик. Его лицо было надуто, губы сжаты, а глаза прищурены. Он таким видом напоминал чем-то вечно хмурую жабу.
– Что случилось? – спросил с усмешкой Кулак. – Пьянка отменилась?
– Да епт, думал, что они не всерьез собираются бухать с этими лузерами. Так они еще перед ними стали пресмыкаться. И кто после этого лузер? Ушлепки.
Мы с Кулаком лишь улыбнулись и переглянулись. Для Славика его команда бойцов как братья, и, когда они расходятся во взглядах, он не понимает, как такое возможно, ведь они ж братья, должны быть на одной волне. В результате искал утешение в нашей с Дроном компании. Мы для него были своими ребятами, хотя порой мне становилось жалко, что он не понимает, что мы смеемся над ним.
– Слышь, Дроныч, – заговорил Славик, – сколько раз мне тебе повторять? Ты неправильно подтягиваешься.
– Знаешь, мне, как легкому атлету, и этого достаточно. – Кулак спрыгнул с турника. – Ты, как боксер, делай по-своему.
Славик занял место за другом и стал учить его как надо. Это было вечное противостояние тяжеловеса с легкоатлетом. Порой мне казалось, что вся их дружба сводилась к соперничеству: какой вид спорта лучше. Особенно это проявлялось, когда они оставались одни, а я был безмолвным зрителем, который не знал, как незаметно исчезнуть от этого разговора. Все как обычно: я третий лишний.
