Книга о том, как я написал эту книгу - страница 3

Представляет собой сборник записей, сделанных в жалобной книге некоего отеля. Отель расположен у черта на куличках. Видимо, в прямом смысле этого слова, потому что с течением времени становится понятным, что это не отель, а скорее небольшой филиал ада, возможно, тот, который изображен в «За закрытыми дверями» Сартра. Постояльцы непрестанно жалуются: недостаток вина, еды, теплых одеял и так далее. И дальше будет только хуже, и кто-то даже попытается покинуть отель, но у него, разумеется, ничего не выйдет.

Мечтаю написать роман из опечаток. Начинаться он будет примерно так:

– Это упийство, – трагично произнес майор.

– Почему вы так в этом уверены, тварищ следователь?

Он вздохнул и посмотрел на меня с таким видом, будто я приехал из глупинки.

– По нему явно вели огонь из мимомета, – терпеливо пояснил он и мотнул головой в сторону развалин: разбомбленный Музей ревностей, поваленное колесо оборзения и расколотый плевательный бассейн. Да, стреляли явно из мимомета.

– Кем он работал? – майор не позволил мне развить эту мысль.

Я торопливо углубился в свои записи.

– Я поговорил с его урководителем… Обычный товароед… В коллективе полное взаимопоминание… Странноватый, конечно… Случались перепои в работе… Космополип… Некоторые его считали винопланетянином.

– Понятно, – почесал в затылке майор. – Горец от ума, в общем.

– Так точно.

Майор покачал головой, и я понял, почему он так переживает. В пошлом году весь состав Министерства утренних дел был кремирован за перевыполнение плана по раскрытым упийствам, а майор получил личную благодраность от министра. Нежданный «глухарь» (а по выражению лица майора, это так) в начале года – это неприятно.

– Миша, – рявкнул майор в могильный телефон, – мне долго твоих спецов ждать? Ты в подлиции работаешь или на гавпочтамте? Вот такие у нас тут трудовые блудни, – добавил он, дав отбой.

Некоторое время майор стоял, уставившись на киоск по обману валюты. На его стене ветер трепал объявление, предлагавшее услуги непоющих грузчиков.

– А вообще, – продолжил майор, – труп не играет в хоккей. Этот мимометчик далеко не уйдет.

По-моему, самая страшная из всех возможных антиутопий – это та, в которой к власти в России приходят грамма-наци. Великий и могучий становится истиной в последней инстанции и мерилом патриотизма. Если ты не в состоянии изъясняться на нем как Ломоносов или Пушкин, а также если путаешь слитное и раздельное написание «не», то ты враг народа и пятая колонна. Пропустил удвоенную «н» в слове «удвоенная» – пятьсот часов исправительных работ. Смешал «одевать» и «надевать» – три года строгача. Опечатался в фамилии президента – расстрел через повешение.

Все импортные товары подлежат обязательной русификации, равно как и заимствованные иностранные слова. «Гимнастика» обращается в «ловкосилие», «синоним» – в «тождеслово», «эгоист» – в «себятника».

Игнорирование (пренебрежение!) новой языковой конституции (устройства!) приравнивается к криминальному (преступному!) деянию, карается заключением в тюрьму (узилище!) и публичной (всенародной!) казнью.

Импортозамещение в первую очередь касается смыслов. За перевод и публикацию иностранной литературы сажают в застенки Комитета Языковой Безопасности. Злые невыспавшиеся чекисты избивают арестантов словарем Даля.

Вместо английского, французского и немецкого в школах учат псковский и ростово-суздальский диалекты древнерусского языка.