Накладывает определенные ограничения в моих исследования и то, что из-за врожденной жалостливой натуры, я не могу использовать в этих целях животных. Крысы, на которых я ставил эксперименты еще со школы, не в счет. То были самые настоящие враги, прогрызающие десятки нор в нашей квартире, портящие продукты и вещи… однажды эти голохвостые скотины вообще сожрали отцовскую заначку. Из пятисот рублей (на те времена, целая полугодовая зарплата) удалось сохранить только сотню с небольшим. И это с учетом тех, которые были порченные, но которые приняли в кассе.
Батя тогда с досады запил на четыре дня. И это не смотря на то, что он у меня не бухал в принципе. Ну вот и скажите, какое отношение у меня должно быть к этим тварям? Соответствующее, конечно же. Однако не подумайте, что я ксенофоб какой. Лабораторных мышей и крыс моя ненависть не коснулась ни разу. Ну вот просто не поднимается у меня рука на ни в чем неповинных созданий.
Потому и пришлось мне найти такое место, где всегда есть боль, страдания и смерть, и причина которых не я. Заведения для лечения раковых больных подошли как нельзя лучше. А обосноваться в них было всего лишь делом техники и дипломатии.
Но хватит воспоминаний, пора работать! В моей руке тускло блеснул хирургический скальпель. Сделав на левом предплечье неширокий, но достаточно глубокий надрез, я вооружился другим инструментом – узким пинцетом. Глубоко вздохнув, я сунул его в рану и защипнул кровоточащее мясо.
От боли, прострелившей руку до самых кончиков пальцев, на лбу выступила испарина, но я не собирался сдаваться, не предприняв хотя бы нескольких попыток. Я пытался поймать то чувство, которое испытываю когда рядом со мной страдает посторонний человек, но ничего общего не мог найти. Когда терпеть становилось невмоготу, то я окунался в водоворот чужой агонии, испытываемой пациентами, располагающимися этажом выше. Это почти напрочь отрезало мои собственные болевые ощущения. В таком состоянии я проводил, субъективно, около пяти минут, хотя вряд ли это занимало более тридцати секунд реального времени. А потом разрывал контакт с чужими физическими страданиями и, пытаясь держать в памяти эти ощущения и повторить их, защипывал разрез пинцетом.
В таком режиме время ведет себя странно. Оно одновременно и летит, и ползет улиткой. К тому моменту, когда зазвонил стационарный телефон, я не мог понять, прошел час или десять минут.
Подняв трубку, я услышал голос самого главврача сего заведения.
– Алло, Сергей Анатольевич! Извините, что побеспокоила, но тут мне с регистратуры девочки звонят, говорят, что к вам посетитель просится. Он, как бы это сказать… с ксивой.
Черт, совсем ведь забыл предупредить местную администрацию о визите федерала. Все Лунин виноват, заболтал меня.
– Надежда Васильевна! Не ожидал от вас таких познаний жаргона!
На том конце провода что-то смущенно пробормотали.
– Выделите, пожалуйста, ему сопровождающего, а я пока тут порядочек наведу. Надеюсь, я не сильно утруждаю подобной просьбой?
– Ой, ну что вы, Сергей, – по голосу было слышно, что главврач заулыбалась, отчего даже забыла добавить отчество, – ничего подобного! За ту помощь, которую вы нашему скромному заведению оказываете, я готова хоть каждый день вашим секретарем лично подрабатывать!
– Спасибо на добром слове, но я ни за что не посмею вас так утруждать. У вас другое призвание, Надежда Васильевна, вам людей нужно спасать.
