Книга песен. Серия «Библиотечка #здд» - страница 5



Отстегнёшь, помогая зубами.
И на стену повесишь протез.
Ночь застынет от края до края.
До утра будет тень неживая
Неживую отбрасывать кисть.
А тебе на прохладном балконе
Не дадут спать фантомные боли
И всё тот же назойливый свист.

«Словно мягкого темени пульс…»

Словно мягкого темени пульс
Я опять ощутил под рукою,
Словно вновь над кроваткой клонюсь,
Растворяясь в молочном покое.
Словно вновь дышит в стены пурга,
С пустыря выдувая жилище.
Я твержу сам себе, что снега
Это всё-таки не пепелище.
Я пойду от Руси до Руси,
Но не встречу её, но не встречу.
Ты меня ни о чём не проси.
Слов твоих всё равно не замечу.
Ты на злую судьбу не пеняй.
Не держи под засовами двери.
Ты меня не теряй, не теряй!
Я и так сам собою потерян.
Ты меня не зови, не зови.
На слезу не разменивай сердце.
Просто знай, что от боли в крови
Мне давно уже некуда деться.

«Давно ли было: керосинка…»

Давно ли было: керосинка
Чадит в ночи, как никогда.
Мы с мамой сладко спим в обнимку,
Ах, как же мама молода…
Рука бела и невесома,
Луна в окне над головой,
Я счастлив, что нет папы дома,
И горд, оставшись за него.
А ночь, раскинувшись огромно,
Шуршала листьями дерев.
Сверчок ли пел во тьме снотворно?..
Но как спалось под тот напев!
Горела слабо керосинка,
Стояла тьма вокруг стола,
И одинокая слезинка
В ресницах маминых росла.
Росла и, мукой наполняясь,
Такими болями цвела,
Что по лицу потом скитаясь,
Морщинок сеточку плела.
Осталась лампа-керосинка
У детской памяти в плену.
Нет-нет, а ту подчас слезинку
Я со щеки своей смахну.
Давно ли было: невидимкой
Трава за окнами в росе,
Мы с мамой сладко спим в обнимку,
И мама юная совсем.
Давно ли было: лютой льдинкой
Всё смотрит звёздочка в окно…
Мы с мамой сладко спим в обнимку.
И нам другого не дано.

«Гремел состав. В вагоне, в полумгле…»

Гремел состав. В вагоне, в полумгле
Я ехал через край, где жил когда-то.
И одиноко на пути у взгляда
Подрагивала капля на стекле.
Переносилась капля с мостовых
На пустыри и на дыханье свалок.
С крестов кладбищ – на пустоту вокзалов,
С толкучек рынка – снова на кресты.
Дрожала на темнеющих углах.
И только листопад безрезультатно
Смахнуть её пытался со стекла,
Не ведая о стороне обратной.
Бил свет в окно осеннего огня.
Свет пышного природы увяданья.
Но лишь сквозь каплю тонкий луч сиянья
Забытых лет заглядывал в меня.

«Спит бродяга, ткнувшись в рукав лицом…»

Спит бродяга, ткнувшись в рукав лицом,
От сует мирских отгороженный;
Зимним городом вдвое сложенный,
Перееханный колесом.
Видит он, объятый угарным сном,
Как под сенью старой черёмухи
Ветер бьёт головою подсолнуха
В заколоченное окно.
Эй, старик, не чую твоей руки!
Льда ресницы блещут под звёздами
С кромки крыш, словно это в воздухе
Слёзы, вставшие на носки.
Меж землёй и небом совсем седым
Наши слёзы стынут сосульками.
Эй, старик, тростью выстукивай
Блюз помоек прямо по ним.

«Под окно прилетали грачи и играли на скрипках…»

Под окно прилетали грачи и играли на скрипках.
Это было давно – у начала начал на краю.
«Тебе чудится, – старшие мне говорили с улыбкой, —
Продолжение птичьего горла не скрипка, а клюв».
В переходе скрипач: скрип унылых колков под рукою.
Бьётся крестик сухим мотыльком, как душа в лабуде.
Боже, если возможно, сними с него бремя запоя,
А иначе он вздёрнется прямо на первой звезде.
Боже, если возможно, подай ему лестницу с неба.
Путь расступиться хоть на чуть-чуть электрический дождь,
Чтобы видели мы, как уходит он с нищенским хлебом,
Отряхнув пыль на головы наши с дырявых подошв.