Ходит много всяких сплетен насчет того, с какими отчаянными усилиями неукротимая леди де Могинс добивалась положения в свете, которое она занимает ныне, и те из моих любезных читателей, кои принадлежат к средним кругам и не знакомы с ожесточенной борьбой, свирепыми междоусобицами, интригами, кознями и поражениями, царящими в высшем свете, могут благословить судьбу за то, что они, по крайней мере, не принадлежат к великосветским снобам. Сам Талейран пришел бы в восторг от интриги, которая была пущена в ход этой самой леди де Могинс, для того чтобы заманить на свои вечера герцогиню Бакскин. Она заболела горячкой, не получив приглашения на «the dansant» [7] к леди Олдерменбери, и покончила бы с собой, ежели бы ей не предстоял бал в Виндзорt. Вот какой рассказ я слышал от моего благородного друга, от самой леди Клапперкло, бывшей Кэтлин О'Шонесси, дочери графа Тарфэнтандера:
– Когда эта противная ряженая ирландка леди Могинс дралась из-за места в обществе и вывозила свою ужасную дочку Бланш (Мэриэн горбатая и не выезжает, но это единственная настоящая леди во всей семье), – говорила старуха Клапперкло, – когда эта несчастная Полли Маггинс вывозила в свет свою Бланш, у которой нос редис-кон, морковные кудряшки и лицо репой, она всячески заискивала перед нами и добивалась нашего покровительства, – ведь ее отец пас коров на землях моего отца, – и на обеде у французского посла, графа Волована, напрямик спросила меня среди общего молчания, почему я не прислала ей приглашения на мой бал.
– Потому что у меня в залах и без того полно народа, и вашу милость затолкают в тесноте, – говорю я; и в самом деле, места ей нужно не меньше, чем слону, а кроме того, я не желаю – и дело с концом. Я думала, что после таких моих слов она отстанет, однако на следующий день она является и со слезами бросается ко мне на шею:
– Дорогая леди Клапперкло, – говорит, – ведь это не для меня, ведь я прошу для моей обожаемой Бланш! Каково молодой девушке выезжать первый сезон и не быть на вашем бале! Мое нежное дитя зачахнет и умрет с тоски. Мне самой вовсе не хочется на бал. Я останусь дома ухаживать за сэром Элюредом – у него подагра. Я знаю, миссис Болстер поедет к вам на бал, она и возьмет Бланш под свое покровительство.
– А вы не пожертвуете что-нибудь на одеяла и на картофель для бедных прихожан Рэтдрама? – говорю я. – Ведь вы сами родом из этого прихода, а ваш дедушка, честнейший старик, пас там коров.
– Довольно ли будет двадцати гиней, дражайшая леди Клапперкло?
– Двадцати гиней хватит, – говорю я, она отдает деньги, а я прибавляю: – Бланш может приехать, но вы – пет, запомните это. – И она уезжает, рассыпаясь в благодарностях. Поверите ли? В вечер бала эта ужасная женщина явилась вместе с дочкой!
– Ведь я же не велела вам приезжать! – говорю ей. Я прямо вышла из себя.
– Но что сказал бы свет? – восклицает миледи Маггинс, – моя карета уехала в клуб за сэром Элюредом; позвольте мне остаться всего на десять минут, дорогая леди Клапперкло!
– Ну, раз вы уже здесь, сударыня, можете остаться и даже поужинать, говорю я и отхожу в сторону, и больше за весь вечер я не сказала ей ни слова.
– А теперь, – взвизгивает старуха Клапперкло, всплеснув руками и с сильнейшим ирландским акцентом, – как бы вы думали, что она сделала после всей моей доброты к ней, эта дрянь, эта бесстыдница, эта вульгарная, противная выскочка, эта Пастухова внучка? Вчера, в Хайд-парке, она не ответила мне на поклон и не прислала мне приглашения на свой сегодняшний бал, а говорят, там будет принц Георг.
