Книга трипов. Странствия и перемены - страница 20

Халеб находится совсем уже рядом с прозападной Турцией, почти на границе. Восток в Халебе соединяется с Западом. Они выясняют отношения, смешиваются, совокупляются, дерутся, ненавидят друг друга, продают друг друга в рабство. А потом расходятся в разные стороны, оставляя себе то, что принадлежит каждому изначально. Отторгают друг друга, как масло и вода. Халеб для арабского мира – как Москва для европейского… И, кстати, здесь (почти как в Турции) – десятки вывесок на русском языке. «Фирма Абдулы из Халеба. Обувь», «Свежие кондитерские изделия – оптом и в розницу».

Кругом безумие и суета, по качеству варящейся в них энергии почти идентичные московским суете и безумию, только еще бесшабашнее и нелепее. Потому что сирийские арабы – самый бесхитростный и прямой народ на свете. Сирия вообще – очень простая страна. А сирийцы – простейшие и уж точно не тонкие люди. Они не умеют лгать, хотя очень любят это делать.

Город торговцев и юродивых. Город врунов и актеров… Халеб пропитан шоу-бизнесом, но это не западный шоу-бизнес, который стремится подменить реальность. Это восточный шоу-бизнес, и бог, например, играет здесь совсем не ту роль, что в западном, «католическом шоу-бизе». Бог здесь действительно есть. И он действительно всё прощает. Поэтому людям не нужно особенно притворяться честными…

Я хочу купить чехол для мобильника. Спрашиваю мальчика в лавочке: «Сколько?» («Адэйш?») Он пишет мне на калькуляторе «50». В этот момент подходит отец мальчика. Я набиваю на калькуляторе «40». Отец, не видевший, что набил мне до этого мальчик, деловито и как бы совершенно уверенно в своей правоте говорит «One Hundred». Я со смехом поворачиваюсь уходить. «75!» – кричит вдогонку толстый усач…

Кинотеатр оклеен эротическими фотографиями. Но внутри идет «Властелин колец». Всё не то, чем кажется, всё лжет во всякое время… Убогие религиозные нищие, сидя у входа в мечеть, поют, раскачиваются, жмутся и закатывают глаза. И вдруг один из них прекращает раскачиваться, застывает на секунду, замолчав и выпрямившись. А потом достает из внутреннего кармана пиджака мобильник и, как совершенно обычный деловой человек, начинает вести с кем-то обыденную серьезную беседу. Дервиш…

Иду вниз по улице. Слева – проезжая часть, очень оживленная, справа – череда лавочек, торгующих всякой лабудой – сигаретами, шапками, теплой белой кашей из крахмала и кокосовой стружки, которая служит нам здесь завтраком. Посреди улицы – пустая картонная коробка. Шум, гам, суета, люди бегут в разные стороны. Коробку люди старательно обходят, стараясь не задеть. Но не отрывают от нее заинтересованного взгляда. Скотчем к коробке прикреплен сломанный компакт-диск и – фотография полуголой девушки. Кому принадлежит коробка, становится понятно через минуту: из табачной лавочки напротив мне сально подмигивает седовласый дядя…

Еще через десять метров на лотке продают наклейки. Наклейки делятся на три категории. Первая – красивые виды (водопады, пейзажи). Вторая – политические наклейки, которые демонстрируют в основном частную жизнь президента страны (Башар катается на велосипеде, Башар в кругу семьи). Третий вид – эротика. Красотки в бикини. Среди красоток неожиданно отыскивается наклейка со знойной Шакирой («Shkira» – указано под фотографией). Западная поп-музыка представлена на сирийском рынке только таким способом…

Сворачиваю в проулок между домами. Двигаюсь в ту сторону, где предположительно должен обнаружиться крытый рынок-лабиринт. Но вскоре, так и не зацепив рынок, выхожу к холму Телль, на котором высится цитадель. По мосту поднимаюсь через ров к большой башне и, заплатив 50 лир, вхожу внутрь. Огромные сводчатые залы с небесной мозаикой, перетекая один в другой, выводят в руины старой крепости, к полуразрушенным мечетям, башням и бастионам. Сквозь бойницы смотрю на серый мокрый от дождя город…