– Что с вами? – встревожилась Ольга. Она пощупала его запястье – её пальцы показались ему обжигающе горячими. – У вас руки, как лед! Вы простыли.
– Да! Вчера замёрз. Сейчас пройдет, – проговорил он и упал в обморок.
Очнулся Вячеслав Андреевич на диване. Над ним склонился молодой человек в серой паре и Ольга. Олтаржевский заелозил, но подняться не смог. Тело казалось тяжелым, а ноги ватными.
Ольга удержала его за плечо:
– Лежите. Сегодня вы не сможете заниматься делами.
Румянец тронул его бледно-серые щеки. Ольга жестом отпустила помощника. Она поймала себя на мысли, что ей нравится умное лицо гостя, и она подумала, что именно такое лицо должно быть у мужчины: немного замкнутое и уверенное. Правда, не такое больное! Вокруг глаз Олтаржевского она рассмотрела мелкие морщины, придававшие ему спокойное выражение, какое бывает у людей много переживших.
В его присутствии она чувствовала смутную тревогу, как на первом свидании, и это позабавило её. Олтаржевскому же было стыдно – брякнулся в обморок в чужом доме! На миг они встретились взглядами и тут же отвели глаза.
Ольга спросила первое, что пришло в голову, – о его диссертации. Он заговорил о декадентской поэзии. Она спросила о его семье, и он, сам не понимая зачем, рассказал про жен, детей, про газеты, где работал. Хватился, что наговорил лишнего, и замолчал.
– Вы, должно быть, сильно отстали от науки? – спросила она.
– Так сильно, что не хочется думать об этом.
– Вы следите за новинками?
– Следить мало. Нужно работать по специальности. Я отказался от науки из-за денег. Филологам мало платят. Но газетная рутина вовсе не приносит удовольствия. Так что к рутине теперь прибавилась тяжесть от сознания, что я изменил призванию.
– А филология – ваше призвание?
Он пожал плечами.
– Мне это интересно. Чем бы я ни занимался, я возвращаюсь к науке.
– А почему выбрали именно эту специальность?
– Мой отец журналист. Наверное, захотелось сделать больше, чем он. Кроме того, литература – это мужская работа. Увы, в наше время учеными считают лишь тех, кто изобретает оружие либо нефтяные вышки. Остальная наука, судя по зарплатам, государству не нужна, – вяло улыбнулся он.
– Вы напоминаете моего папу. Он доктор наук. Говорил всегда прямо и понятно.
Она рассказала, что в школе преподавала химию – «…пришлось уйти, чтобы не быть свадебной генеральшей…» – и про замужнюю дочь в Санкт-Петербурге. Про то, что росла в хрущевке, а когда отец купил ей велосипед, на нём по очереди катались все дети во дворе, кроме неё, пока кто-то не врезался в забор и не сделал на колесе восьмерку.
– Вы, наверное, дружите с отцом?
– Мы дружили. Папа погиб в Афганистане. Он служил в разведке.
Олтаржевский подумал о своём Афганистане, но промолчал.
– Почему вы откровенны со мной? – спросил он.
– Василий Степанович рассказал о вас. Было бы невежливо, если бы вы ничего не знали обо мне. Кроме того, я не раскрыла государственной тайны, – улыбнулась Ольга.
– Вы не похожи на генеральшу. Вам, наверное, скучно здесь. Поговорить не с кем.
– Почему вы так решили? Я слишком болтлива?
– Нет. Вокруг заборы. Чтобы сходить в гости, нужно заказывать пропуск!
Она улыбнулась. Бриллианты в её ушах заискрились.
– Мы живём здесь с лета. Это не наш особняк – мы его арендуем. И еще не успели ни с кем подружиться.
Она смеялась над его осторожными замечаниями. (Он замирал – поймет ли?) А он слушал и дивился самостоятельности её суждений. Она легонько откидывалась назад и смеялась, прикрыв ладонью рот. Перед тем как ответить, осторожно касалась пальцами рукава Вячеслава Андреевича. И все время, что она была рядом, он «впитывал» её впрок! Всем существом! И не мог насытиться.
