– Багдадские…
Глаза Кури заблестели, заискивающая улыбка застыла на лице.
– Все тебе, – сказал Святослав. – Соседи. По-соседски и жить будем…
Куря кланялся, держа руку у сердца, и не спускал глаз с удивительных восточных ковров. Его свита замерла от зависти. Глаза печенегов расширились, в них кричали мольба и подобострастие…
Святослав сказал:
– Им тоже будут подарки. Эй! Выносите конскую сбрую, седла, сабли и луки… Сваливайте в кучу подле славных печенежских послов… Когда куча подарков превысит их рост, тогда достаточно.
Святослав знал, что делал: степняки считали сбрую и оружие самыми драгоценными дарами.
Послы утонули в кучах подарков. Поверх кучи торчали только макушки их бритых голов.
Потом Святослав велел все это погрузить на верблюдов, которых тоже в придачу отдал гостям.
Печенеги земно кланялись, умильно улыбались, щелкали языками. Радости их не было предела.
– Дать им еще сотню рабынь! – приказал князь, и к печенегам подогнали восточных женщин, захваченных в плен в Хазарии. Все они были нарядно одеты и украшены, происходили из знатных родов.
Печенеги загикали и шумно стали делить их между собой.
Потом чужеземные послы и русские дружинники пошли продолжать пир. Святослава подхватил под руку корсунский наместник Калокир.
– Этот «сосед», Куря, – сказал, смеясь, наместник, – сунет тебе нож в спину, не поморщится, лишь бы выгодно было. Я его знаю хорошо…
– Кто его не знает, – Святослав присел подле наместника. – С волками жить, по-волчьи выть… Поговорим о другом. Наслышался я о хваленых победах твоего царя Никифора, – сказал Святослав. – Храбрый и бесстрашный воин. Одно нехорошо – захватил царский трон, обманул державных и законных наследников… Мои служилые люди доносили мне, что многие в столице недовольны царем… Воин должен любить свое дело и не посягать на законную власть…
– Бог тому судья, – сказал Калокир. – Бог да царь всегда правы. За него промысел Божий, смысл которого нам – обыкновенным смертным – недосягаем…
Он засмеялся. Святослав сказал на ухо:
– Наконец-то наши владения сдвинулись. Залог дальнейшего успеха.
– Ах, князь. Я давно мечтал об этом. И когда ты брал Саркел, не только мысли мои, но и дела об этом свидетельствовали.
– Всегда эти услуги твои буду помнить.
Они сели в соседней комнате, одаль от других.
– То, что я тебе сказал, князь, – истинная правда. Из всех друзей наиболее верный вот этот – что перед тобой, с которым ты побратался. И буду побратимству вечно верен. Всё мною продумано, всё брошено на чашу весов…
– Ах, братан… Эта мысль мне самому не дает покою… И не здесь об этом говорить… Недаром же я обещал тебе эту встречу. Ты отправляйся домой и съезди в Царьград. Сейчас нам знать надо, что думают при дворе и народ на улицах… Какова казна у царя и продолжается ли дружба Никифора с болгарами… Я слышал, большие заботы ему доставляют арабы…
– Очень большие… Я все это узнаю… Никифор пока верит мне… И, может быть, я добьюсь у него приема…
– Держи ухо востро.
– Учи, князь, посла.
Оба рассмеялись.
– Скоро я отправлюсь в полюдье, – сказал князь, – буду у моей наложницы Малуши в вотчине Будутино. Вернешься из Царьграда, поохотимся на зубров, на медведей, на лосей… Кстати обо всем и договоримся… Очень меня занимают все эти греческие передряги… А особенно тайные помыслы царя. Купцы мои жалуются, что вольности им в Царьграде нету… Следят за каждым их шагом… Не уважают их чиновники…
