Евгений Иванович хотя и присел на полу, но чувствовал себя очень слабым.
Он сознавал опасность своего положения и не обольщался надеждою на возможность жить.
В его уме сложилась какая-то странная уверенность, что ов ранен смертельно.
Вследствие этого он откинул всякую мысль о себе и задумался над положением остальных действующих лиц в этой роковой драме, где он разыграл роль случайной жертвы.
Только случайной – это он хорошо понимал.
Сидевшие в нем пули предназначались для Потемкина. Последний, конечно, не знал об этом, посылая его на это роковое свидание.
Эта дама и ее муж несомненно принадлежат к высшему петербургскому свету, и ни он, ни она неповинны в его смерти. Она, понятно, менее всех, придя на свидание любви, не рассчитывала сделаться свидетельницей убийства. Он, застав свою жену с любовником, каковым должен был быть сочтен каждый мужчина, находившийся наедине с его женой, имел нравственное право; кровью похитителя его чести смыть позор со своего имени.
Значит, виновных в его смерти нет.
Так решил умирающий.
За что же они пострадают за него, если его труп найдут здесь и начнется следствие?
За что он заставит их испытать все неприятности полицейских розысков?
Нет, никогда! Ведь этим он не вернет себя к жизни.
С усилием он расстегнул мундир и вынул из кармана записную книжку с карандашом.
Вырвав листок, он написал слабеющей рукой следующие строки:
«В смерти моей прошу никого не винить… Я застрелился сам. – Костогоров».
Спрятав записную книжку, он сунул в карман и написанную им записку.
Еще минуту, и он бы опоздал. В глазах его потемнело, и он лишился чувств.
Пришедший вскоре Акимыч застал бездыханный труп.
Он бросился в полицию, которая вскоре прибыла на место и увезла покойника в часть, впредь до выяснения личности застрелившегося офицера.
Найденная в кармане записка, а в саду револьвер привели полицию к несомненному убеждению, что офицер застрелился.
Оставался открытым вопрос, как, зачем попал он в необитаемый дом графа Переметьева.
Спрошенный Акимыч отозвался положительным незнанием.
– Проветривал я, ваше благородие, комнаты, – отвечал он на вопрос квартального, – может, и забыл запереть входную дверь, а как его милость забрались туда и засели – мне неведомо.
На этом показании старик и уперся.
Весть о самоубийстве офицера на Васильевском острове, доложенная в тот же день государыне полицмейстером, облетела быстро весь город и достигла графини Переметьевой и князя и княгини Святозаровых – этих трех лиц, которые знали более по этому делу, нежели петербургская полиция.
Граф Петр Антонович Переметьев съездил к полицеймейстеру, и этот визит сделал то, что неправдоподобному показанию Акимыча о том, что ему неизвестно, каким образом поручик Костогоров очутился в охраняемом им доме, дали полную веру.
На князя известие о найденной записке самоубийцы произвело самое тяжелое впечатление.
– Сильно же он любил ее, если ходил на свиданья, постоянно ожидая смерти, и, чтобы не набросить тень на любимую женщину, носил в кармане свой смертный приговор.
С княгиней произошло нечто необычайное.
Она вдруг безумно, страстно полюбила этого погибшего из-за нее человека.
Утро другого дня застало ее не сомкнувшою глаз всю ночь.
Она провела ее в слезах и молитвах за накануне ей неизвестного, а теперь дорогого покойника.
Ее жизнь была разбита – она это чувствовала.
Для нее не существовало теперь ни счастья, ни покоя.
