Рядом с ним стояли двое здоровенных воинов – палачи по приказу хана. В руках у одного была дубина, у другого – что-то вроде молота. Они работали методично, без злости, как мясники на бойне.
Хан стоял в стороне, спокойный, как каменный идол. Не он сломал руку – это сделали по его приказу, тихо, без лишнего шума, пока я спала в неведении. Но теперь он демонстрировал результат всему стану, как урок, который должен запомнить каждый.
– Боль уходит, – сказал он негромко, но голос его разносился по стану, как удары похоронного колокола. – А урок остаётся навсегда.
Он повернулся, окинул взглядом собравшихся воинов, и все, до единого, опустили головы. Даже самые бывалые, покрытые шрамами ветераны, избегали его взгляда.
– Пусть каждый запомнит, – продолжал хан, и в голосе его звучала сталь. – То, что принадлежит мне, неприкосновенно. Кто посмеет протянуть руку к моему имуществу – потеряет эту руку. И не только её.
Он кивнул палачам. Те выволокли вперёд тяжёлую колоду – кусок дерева с выемкой посередине, явно предназначенный для одной цели.
– Отрубить ему руки! – приказал хан тем же спокойным тоном, каким заказывают еду. – Сейчас! При всех!
– Нет… Нет! – закричал несчастный, и голос его сорвался на визг отчаяния. – Хан, пощади! Я не хотел… я только воды дать…
Но его уже хватали, тащили к колоде. Парень сопротивлялся отчаянно, как загнанный зверь, но силы были неравны. Его прижали к земле, затем с силой ударили по затылку – он обмяк, но сознания не потерял.
Руку положили на колоду. Взмахнули топором…
Меня стошнило. Прямо здесь, у входа в шатёр, на глазах у всех. Желудок вывернулся наизнанку, а перед глазами поплыли чёрные круги. Но оторваться от происходящего не могла – смотрела, как завороженная, на эту живую демонстрацию его власти.
Крик парня был нечеловеческим. Он выл, как раненый волк, а кровь хлестала из культи, пачкая землю и одежду палачей. Но они уже тащили вторую руку к колоде.
– Довольно! – не выдержала я и выскочила из шатра. – Хватит! Он же умрёт!
Воины расступились, глядя на меня с изумлением и страхом. А хан медленно повернулся в мою сторону. И улыбнулся – холодно, торжествующе.
– А, сайхан, – произнёс он с довольством. – Как раз вовремя. Урок ещё не закончен.
Он кивнул палачам. Второй удар топора прозвучал как гром. Парень потерял сознание – от боли, от потери крови, от ужаса. А может, от милости божьей, что не заставила его видеть собственные отрубленные руки.
Я шмыгнула в шатер. Запахнула вход и прижала руки к бешено бьющемуся сердцу.
Полог распахнулся резко, властно, и он вошёл. В свете утреннего солнца он казался ещё больше, ещё опаснее. На его одежде были пятна крови – не его крови, а того несчастного парня. И он не пытался их скрыть. Наоборот – носил как украшение, как напоминание о своей власти.
Взгляд его был тяжёлый, голодный, как у хищника, что долго выслеживал добычу и наконец загнал её в угол.
– Видела? – спросил он ещё раз, закрывая за собой полог.
Я всё ещё молчала, прижавшись к дальней стене шатра. Хотелось спрятаться, исчезнуть, провалиться сквозь землю – куда угодно, лишь бы не видеть его довольного лица.
– Видела, – повторил он терпеливо. – Хорошо. Значит, поняла урок.
Подошёл ближе, и я почувствовала его присутствие всем телом – как удушающее тепло, как надвигающуюся грозу. От него пахло кровью, потом, кожей – запахи войны и смерти, что следовали за ним, как тень.
